Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе

Семь лет – по 2014-й включительно – в ноябрьской Риге проводится фестиваль света Staro Riga («Сияй, Рига!»). В последний раз – то есть, даст бог, не последний – по количеству запросов в «Гугле» он даже превзошел самое громкое латвийское событие из условно культурной области, юрмальскую «Новую волну» (каковая, впрочем, и была затеей не столько местной, сколько выездной российской, и переместилась в итоге в Россию). Идея подсветить в темном ноябре угрюмый осенний город разнообразными и разноцветными объектами и шоу – инсталляциями, проекциями, фонарями, лампочками и т. д., и т. п. – оказалась удачной. Не каждый год Staro Riga представляет собой что-то по-настоящему выдающееся, и по известности это, конечно, не Праздник света во французском Лионе. Но в 2014-м, когда Рига была культурной столицей Европы, в подготовке к мероприятию задействовали немало зарубежных художников и привлекли рекордное число зрителей – полмиллиона, если верить организаторам.

Однако все это – новейшие забавы (в отличие, например, от лионской, чья история восходит к XVII веку) и вполне интернациональные по духу, не дающие прикоснуться ни к чему исконному, древнему и неповторимо-латышскому. Как и, допустим, пивной фестиваль Latviabeerfest, проводящийся в Риге с 2011-го, – крупнейший, по заверению организаторов, в Прибалтике. Никто не станет отрицать, что в Латвии любят пить и умеют варить пиво, но праздник-то – совсем молодой, «импортированный» из Германии. Еще один элемент игры в «настоящую Европу», которой Рига предается увлеченно и небезуспешно.

И все-таки есть и у нас кое-что свое. Подлинное, неповторимое и старое.

В Риге проводится как минимум одно весьма массовое мероприятие с полуторасотлетней историей и густым национальным колоритом и празднуется как минимум один воистину всенародный праздник, уходящий корнями в глубокую дохристианскую старину. И то, и другое, правда, связано с традициями не городскими, а сельскими – недаром главное событие фестиваля проводится в лесопарке, а на праздничные выходные все, кто может, уезжают из Риги на хутора и дачи.

Этот фестиваль – проходящий раз в пять лет Всеобщий латышский Праздник песни и танца (Visparejie latviesu Dziesmu un Deju svetki). «Народный выходной» – Лиго (Ligo), Янов день, Иван Купала. По времени они не совпадают, но близки – в последний раз, в 2013-м, Праздник песни проходил в течение недели, начиная с 30 июня, а Лиго отмечают в ночь с 23-го на 24 июня. Объединяет их чисто национальный, латышский характер, упор на древние традиции, этнические костюмы, фольклорные песни и народные танцы. И тот факт, что в Янову ночь почти все латвийские русские с не меньшим удовольствием, чем латыши, запивают шашлыки пивом где-нибудь на природе, не умаляет роли Лиго именно в национальном самосознании латышей.

Вот Праздник песни – мероприятие, довольно четко «этнически маркированное». Когда-то мой коллега из русской рижской газеты написал про него заметку, начинавшуюся словами «Мы лишние на этом Празднике песни». Не потому, разумеется, что фестиваль каким-то образом враждебен русским, а потому, что главный его смысл – единение участников и зрителей на почве традиций, фольклора: всего того, что не войдет в плоть и кровь в момент сдачи экзамена на латвийское гражданство. Грубо говоря, латыши так празднуют то, что они латыши.

Нигде и никогда мне не приходилось видеть столько людей в национальных костюмах на городских улицах, как в Риге во время Праздника песни – на эту неделю в столицу съезжаются фольклорные коллективы со всей страны. Причем готовность наряжаться в эти костюмы и петь эти песни независимо от пола, возраста и социального положения – характерная национальная черта, отличающая латышей от очень многих, и уж от русских точно. Ни меня, ни моих соучеников по районной хулиганской школе ничто не заставило бы лет в тринадцать надеть косоворотку и записаться в кружок частушек – а латыши того же возраста из таких же школ делали и делают это в массовом порядке и с большим энтузиазмом. Недаром протест против советской власти в перестроечные времена выражался тут в пении народных песен и вошел в учебники под названием «Песенной революции».

В свое время я поднимался на Эльбрус в составе смешанной группы из Риги – в ней была латышская девица, городская жительница и офисная работница, при первой же возможности запевавшая фольклорные песенки. Представьте: альпинистский приют на высоте четырех с лишним километров, вокруг ледяные вершины Большого Кавказа – и над вечными кабардино-балкарскими снегами разносятся латышские народные рулады.