Читаем Ригодон полностью

– Beware!.. будьте осторожны!.. в Копенгагене все настроены крайне анти-немецки! как и повсюду в Дании!.. хуже, чем в Швеции!.. и никому не говорите, что вы были связаны с нацистами! никогда! даже не заикайтесь!.. вы бежали от этого хаоса, вот и все! в поезде из Фленсбурга… в Гамбурге – хаос! бомбы! с вами были шведские дети!.. в хаосе! вы их подобрали! они потерялись! вы меня поняли?

– Certainly!.. certainly![128]

Нет никакого смысла с ним спорить!.. само собой, я постараюсь не совершать ошибок!.. короче, нам еще целых три часа трястись в этой кухне… мы сидим тихо… не хочется привлекать к себе внимание… а вот Бебер проголодался и высовывает свою голову из сумки… кухарка предлагает ему риет… ням! ням!.. он набрасывается на него… воздает должное… кстати, мой предусмотрительный коллега оставил тут нам на табуретке кое-какой прикид… для меня – мужское пальто, которое я тут же на себя натягиваю… шикарное пальто и совсем новое… а для Лили – шинель, в каких ходят санитарки, кажется, даже с подкладкой из каракуля… роскошь!.. надеюсь, прикрыв таким образом свои лохмотья, мы обрели теперь вполне приличный вид… ну а я тем временем продолжаю бодрствовать и размышлять, обдумывать план наших действий… так значит, эти датчане – опасные маньяки… но боже мой, черт бы их побрал, мы и не таких видали!.. тем не менее, лучше знать заранее… нужно сказать, что я и раньше немного знал Копенгаген, но конечно, теперь я изучил его гораздо лучше… уверен, теперь я знаю его даже лучше, чем его Превосходительство Посол[129], который, кажется, окончательно свихнулся от верительных грамот, своего иммунитета и обилия птифуров…

– Лили, не волнуйся… поезд ведь идет вперед… Я замечаю, что Лили чем-то обеспокоена… она не уверена, что нас там хорошо примут… хотя я теперь и в приличном пальто, а у нее подкладка из каракуля… а вот я, напротив, ощущаю прилив оптимизма… впрочем, какой уж там прилив… просто меня успокаивает мой компас! все точно, мы только что изменили направление ровно на девяносто градусов!.. едем на восток!.. теперь на восток!.. Копенгаген примерно километрах в трехстах… думаю, так… что-то в этом роде… нам предстоит еще пересечь два пролива… Малый Бельт… через Малый Бельт – по мосту… а Большой Бельт – на пароме… ну а поезд все идет себе, спокойно, ровно, словом, совсем, как до 39 года… посмотрим, что будет ближе к Малому Бельту… там, вероятно, опасность возрастет… вполне возможно…

* * *

Вынужден признаться, что Малый Бельт, этот пролив и мост мы, кажется, даже не заметили… вероятно, мы пребывали в таком оглушенном состоянии, что вообще мало что замечали… к тому же, и поезд нас убаюкивал, это же вам не американские горки… конечно, и тут тоже что-то взрывали, и бомбы сбрасывали, наверняка… нам об этом рассказывали… но такое невозможно было даже себе представить, сидя в этом поезде, который плавно и равномерно двигался вперед, без сучка и задоринки… я даже не шевелился, Лили тоже… наверное, можно было подумать, что мы заснули… о, но лично я бы даже не назвал это полусном… мы просто так, застыв в неподвижности, отдыхали, нам это было необходимо… если вы вынуждены постоянно пребывать в подобном специфическом состоянии настороженного ожидания, то можно сказать, вся ваша жизнь начинает искажаться, и вам очень сложно сохранить присущую вам от природы утонченность, она просто исчезает! все огрубляется… поэтому посредственность всюду и торжествует! людям ведь ничего другого и не надо! попробуйте создать что-нибудь в подобных условиях… а именно такие жизненные условия и установились теперь повсюду: в семинариях, психушках, бистро, на принудительных работах!.. не сомневаюсь, что, если бы не алкоголь! жизнь стала бы совершенно невыносимой!.. поэтому и то, что я вам рассказываю, вряд ли способно кого-нибудь заинтересовать… впрочем, в моем контракте с Ахиллом это никак не оговорено! я просто должен вам рассказывать, и все! так вот, мы продолжаем ехать на довольно большой скорости… все-таки, надо бы мне выгляну наружу, поднять жалюзи… кухарка не будет возражать… все равно, у Большого Бельта нам придется открыть глаза… там ведь не мост, а паром… поезд въезжает на него и переправляется на другой берег, а я вам уже говорил, что знаю, как это происходит… это довольно спокойный морской пролив… нет, я все-таки выгляну в окно… а к нам пока так никто и не приходил, не интересовался, откуда мы приехали и куда направляемся… тем лучше!.. тем лучше!.. хоть пы эта протлилась[130]! по правде говоря, я в это не особенно верил… вот и Нордпорт… наш поезд замедляет ход… сейчас начнется… о, черт, я все-таки посмотрю! да, это здесь… город, вокзал, и нигде ни одной воронки, ничего не разрушено… это производит странное впечатление, даже как-то подозрительно, просто тихий небольшой городок… у вас сразу возникает вопрос: долго ли это еще продлится?

Перейти на страницу:

Все книги серии Extra-текст

Влюбленный пленник
Влюбленный пленник

Жан Жене с детства понял, что значит быть изгоем: брошенный матерью в семь месяцев, он вырос в государственных учреждениях для сирот, был осужден за воровство и сутенерство. Уже в тюрьме, получив пожизненное заключение, он начал писать. Порнография и открытое прославление преступности в его работах сочетались с высоким, почти барочным литературным стилем, благодаря чему талант Жана Жене получил признание Жана-Поля Сартра, Жана Кокто и Симоны де Бовуар.Начиная с 1970 года он провел два года в Иордании, в лагерях палестинских беженцев. Его тянуло к этим неприкаянным людям, и это влечение оказалось для него столь же сложным, сколь и долговечным. «Влюбленный пленник», написанный десятью годами позже, когда многие из людей, которых знал Жене, были убиты, а сам он умирал, представляет собой яркое и сильное описание того исторического периода и людей.Самая откровенно политическая книга Жене стала и его самой личной – это последний шаг его нераскаянного кощунственного паломничества, полного прозрений, обмана и противоречий, его бесконечного поиска ответов на извечные вопросы о роли власти и о полном соблазнов и ошибок пути к самому себе. Последний шедевр Жене – это лирическое и философское путешествие по залитым кровью переулкам современного мира, где царят угнетение, террор и похоть.

Жан Жене

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика
Ригодон
Ригодон

Луи-Фердинанд Селин (1894–1961) – классик литературы XX века, писатель с трагической судьбой, имеющий репутацию человеконенавистника, анархиста, циника и крайнего индивидуалиста. Автор скандально знаменитых романов «Путешествие на край ночи» (1932), «Смерть в кредит» (1936) и других, а также не менее скандальных расистских и антисемитских памфлетов. Обвиненный в сотрудничестве с немецкими оккупационными властями в годы Второй Мировой войны, Селин вынужден был бежать в Германию, а потом – в Данию, где проводит несколько послевоенных лет: сначала в тюрьме, а потом в ссылке…«Ригодон» (1969) – последняя часть послевоенной трилогии («Из замка в замок» (1957), «Север» (1969)) и одновременно последний роман писателя, увидевший свет только после его смерти. В этом романе в экспрессивной форме, в соответствии с названием, в ритме бурлескного народного танца ригодон, Селин описывает свои скитания по разрушенной объятой пламенем Германии накануне крушения Третьего Рейха. От Ростока до Ульма и Гамбурга, и дальше в Данию, в поездах, забитых солдатами, пленными и беженцами… «Ригодон» – одна из самых трагических книг мировой литературы, ставшая своеобразным духовным завещанием Селина.

Луи Фердинанд Селин

Проза
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе
Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

«Казино "Вэйпорс": страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы.Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона.Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах. Романная проза, наполненная звуками и образами американских развлечений – джазовыми оркестрами и игровыми автоматами, умелыми аукционистами и наряженными комиками – это захватывающий взгляд на ушедшую эпоху американского порока.

Дэвид Хилл

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги