Ригодон

По правде говоря, эти малыши, дебильные, мордатые, слюнявые, хотели, но не могли нас о чем-то спросить… видно было, как они прилагали усилия, чтобы их поняли, только и всего… возможно, больше не осталось бы скотобоен… если бы ответственные лица заглядывали в глаза дефективных… во время войны понимаешь, что войны длятся, возобновляются и никогда не заканчиваются, те же самые скоты с обеих сторон… я вижу там Гонкуров, это так на них похоже, на стороне депутатов, на стороне судей, они силятся, и это все, «они не созданы для…» наших сопливых кретинов, а наши кретины не созданы для жизни, но они прибыли сюда, и они голодные… я и сам себя чувствую, я бы сказал, «абстрактно»… следствие не так усталости, как шока, удара кирпичом… Фелипе видел… а еще из-за потери крови, вытекающей из уха… и в моих штанах полно крови… штаны, должен сказать, слиплись…

– Фелипе, пойдем туда?

– Пойдем зачем?

– Искать еду!

Он согласен, но куда?… Я ему объясняю… прямо перед нами, с другой стороны порта… там же город!.. Он видит только одни дымы!.. Все затянуто маревом… не могу сказать, что он мне верит, но он пойдет, это главное… меня пошатывает, но я решился… Одиль тоже полна решимости, но не может двигаться… сотрясается от кашля…

– О, нет, доктор, я больше не могу… я хочу умереть здесь… позаботьтесь о детях, пожалуйста!..

Черт возьми! Я болен серьезнее, чем она!.. Кровохарканье? Хорошенькая история!.. Великий кардинал всю свою жизнь харкал кровью, перетрахал всех этих герцогинь, потом затрахал Европу, да еще как!.. Она до сих пор хрипит и корчится… такая бесформенная, расчлененная, плюющая кровью!.. Проще пареной репы! И все это вотчина великого кардинала…

– Вперед!..

Смелее, малыш! Я вам уже сказал, что этот залив велик, размером со Швейцарию, и что все эти корабли уткнулись носом в ил, винты в воздухе, в очень непристойных позах… замечаю, что для приморского района стоит весьма странное безветрие… запах горелого, конечно же, как и повсюду во всей Германии, но здесь ощутимо пахнет смолой, осевшим голубым дымком… как порой у нас на улицах, когда заливают свежий асфальт…

Я ищу вокруг какую-нибудь надпись… ориентир для встречи, если потеряем друг друга… какую-нибудь табличку… ничего – как в Оддорте! Служащий?… Ни одного!.. Это временный вокзал, наскоро смонтированный за пределами города, не рассчитанный на длительный срок… вокзал деревянный… отлично виден порт, корабли и прочее… я вам рассказываю, по меньшей мере, двадцать раз… винты в воздухе… мне скоро семьдесят лет… и если я не пускаю слюни, как мои маленькие кретины, то это уже чудо… особенно работая так яростно и ожесточенно, могу сказать, переделывая по десять раз, двадцать раз… упрямый, как Ахилл, тот хотя бы получает прибыль… я и должен быть по-старчески немощным, это естественно… особенно после удара кирпичом!.. Я говорил вам об этом пятнадцать… двадцать раз… что касается этого локомотива в облаках, я не слишком убежден… плевать на убежденность! Разве этот глист вонючий имел доказательства, что я получал деньги от немцев?… И разве это помешало ему написать об этом в «Les temps modernes»? Просто, чтобы быть уверенным, что меня расстреляют? О черт подери, нет!.. И этот маленький Вайян, лысый кретин, который похвалялся, что стрелял в меня в моем собственном подъезде? А тот же Кусто в «Rivarol»\ Такой же клеветник, может быть, еще более озлобленный, со всегдашнем своим базаром, подлая задница с яйцами, вы когда-нибудь видели его размышляющим? Черт возьми, нет! Вам доказывают, что рак ужасен, но пусть он подохнет от зависти!.. Тогда вы отчетливо понимаете, что все эти персоны, правые, левые или центристы, все они для меня одинаковы, в равной мере садисты, завистливые, абсолютно подлые… «идолы молодежи», помимо всего… и я вам скажу о публике, орде с балконов, ступенек, авансцен, пускающих слюни, в будуарах и салонах… вместилище удобрений, где, кажется, дерьмо так хорошо перемешано и разжижено, что оно к нам возвращается в виде груш, моркови, салата, очень аппетитных… если бы с этой стороны мы получали еще обильное рагу, я бы не удивился… остается только созерцать поразительные богатства тех, кто меня обокрал… все! Дерево и рукописи… потом швырнули в яму, чтобы я там же сдох… эти головокружительные выдвиженцы! Эти командиры всего и всех!.. А эти кончины! Вся Франция в слезах!.. Вот за что я люблю «Фигаро», за ее набившую оскомину некрологию, торжественные колонки, уже Храм, где отпевают, так сказать… Бриссон[55] родился не напрасно…