Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки

Вскоре в домике появилась и хозяйка. 4 октября 1935 года Рихард отмечал день рождения в ресторанчике "Золото Рейна", где любили собираться скучающие по родине токийские немцы. В заведении старательно поддерживался немецкий дух, даже японских официанток звали европейскими именами. Впрочем, воспитаны они были в лучших японских традициях, были умны и умели развлекать гостей утонченной беседой. В тот день хозяин подозвал одну из официанток, по имени Агнес, и велел: "Этому господину сегодня исполнилось сорок лет. Постарайся, чтобы ему запомнился этот вечер".

Однако, несмотря на все старания девушки, "господин" чем больше пил, тем больше мрачнел.

— Люди веселятся в день рождения. А вам, наверное, у нас скучно… — сказала она, подливая гостю вина.

— Если тебе доведется отмечать сорокалетие так же далеко от родных мест, поймешь, насколько это весело, — мрачно усмехнулся тот.

Через несколько дней они случайно встретились в магазине грампластинок.

— Ты так старалась развеселить меня, что заслуживаешь награды, — улыбнулся гость. Сегодня он был весел и обаятелен, подарил Агнес несколько пластинок. В следующий раз они увиделись весной 1936 года, когда немец вновь появился в ресторане, затем — в июне… "Агнес", на которую он произвел неизгладимое впечатление, помнила каждый его визит. А вскоре они познакомились ближе. Исии Ханако, как звали официантку, стала третьей женой Рихарда Зорге.

Позднее, на допросе в полиции, она кратко определила стиль его жизни: "По утрам он ходил в германское посольство, часто бывал пьян и иногда писал статьи". Если вечером Рихард был свободен, он непременно проводил время в каком-нибудь из любимых дипломатами, военными и журналистами ресторанов. Сказывалось постоянное напряжение. Свойственный Зорге искрометный юмор все чаще уступал место сарказму, и Рихард все больше пил.

Доктор Лили Абегг, корреспондент "Франкфуртер цайтунг" на Дальнем Востоке, вспоминала: "Собственно говоря, как человек Зорге был очень приятен и даже мил — если хотел этого… Он не терпел глупцов или людей, казавшихся ему неинтересными. В таких случаях он не скрывал своего презрительного отношения, а его сарказм мог переходить все границы".

Американский генерал-майор Чарльз Уиллоуби, глава разведки штаба американских оккупационных войск в Японии и первый биограф Зорге, по отзывам людей, знавших Рихарда, дает такой его портрет: "В физическом отношении Зорге был крупный человек, высокий и коренастый, с каштановыми волосами. Как заметил один из его знакомых японцев, с первого взгляда на его лицо можно было сказать, что он прожил бурную и трудную жизнь. В выражении глаз и линии рта сквозили надменность и жестокость. Он был горд и властен, сильно любил и горячо восхищался теми, чьей дружбы искал, но был безжалостен к остальным и откровенно ненавидим ими. Многие его японские коллеги по печати видели в нем типичного головореза, высокомерного нациста и избегали его. Он был горячий человек, любивший сильно выпить и привыкший часто менять своих любовниц. Известно, что за годы службы в Токио он находился в интимных отношениях примерно с 30 женщинами (японские источники говорят о 40 любовницах Зорге. — Б.С.). И все же, несмотря на увлечение женщинами, запойное пьянство и тяжелый характер, он ни разу не выдал себя…"

В "Тюремных записках" Зорге так описал задачи, поставленные перед ним во время командировки в Японию:

"Задачи, поставленные нам в 1933 году и более конкретизированные в 1935 году.

В целом они сводились к следующему:

1) Пристально следить за политикой Японии по отношению к СССР после Маньчжурского инцидента, тщательно изучать вопрос о том, планирует ли Япония нападение на СССР.

В течение многих лет это были самые важные задачи, поставленные мне и моей группе. Не будет большой ошибкой сказать, что эта задача вообще была целью моего командирования в Японию. В 1935 году, когда Клаузен и я были с прощальным визитом у генерала Урицкого из Четвертого управления РККА, он особенно отмечал важность этой нашей миссии. Считалось, что в случае ее успеха Советский Союз, пожалуй, сможет избежать войны с Японией, а это было объектом повышенного интереса всех московских инстанций. При этом мы должны были помнить о чувстве недоверия в Советском Союзе в отношении Японии. А именно Советский Союз, видя возрастающую роль японских военных кругов и их внешнеполитический курс после Маньчжурского инцидента, начал испытывать серьезные опасения, что Япония планирует напасть на СССР. Это чувство подозрительности было настолько сильным, что сколько бы я ии посылал противоположных версий, московские власти никогда полностью не разделяли их, особенно во время боев на Халхин-Голе и в период крупномасштабной мобилизации японской армии летом 1941 года.