Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика

- Нет, именно в этом его успех! - раскрыл наконец карты Старик. - На этой кажущейся абсурдности и построен весь замысел. Поставьте себя на место самого отъявленного гестаповца, самого хитроумного контрразведчика. Разве сможет он предположить, что сейчас, в дни наивысшего разгула фашистского террора, прямо к нему в лапы заявляется известный коммунист да еще требует аккредитации для работы за границей? Да, конечно, в полицай-президиуме лежит досье на Рихарда. Но сейчас гитлеровцам недосуг копаться в архивах им по горло дел на улицах, в рабочих районах. Именно сейчас, а не через год или даже через полгода. Конечно, риск есть. Но не столь большой.

- Пожалуй, ты прав, - согласился Василий.

- Только надо, чтобы Рихард получше вызубрил всю эту нацистскую фразеологию, эту мерзкую "Майн кампф" и модную у них сейчас брошюру "Родословная как доказательство арийского происхождения", - хмуро добавил Оскар.

- Все это пусть подготовят твои сотрудники. - Старик прошелся по кабинету, остановился около Оскара: - А тебе придется вернуться в Берлин, подготовить для Рихарда рекомендательные письма в газеты. Организовать ему явки. И уберечь его от опасностей.

- Слушаюсь, товарищ корпусной комиссар!

- Ты же, Василий, возьмешь на себя всю подготовку операции в Токио. Подбери людей. Одного-двух. В помощь Рихарду пошлем Бранко Вукелича и радиста Бернхарда. Надо подумать и о том молодом художнике.

- О Мияги?

- Да. Его подготовкой займешься тоже ты. Теперь осталось последнее. Надо зашифровать операцию.

Павел Иванович задумался. Подошел к столу, остро отточенным карандашом что-то написал на листе и сказал:

- Рихард Зорге. Р. З. Наша операция будет называться "Рамзай".

Возвращение ненадолго

Рихард шел по Москве. Все было так, как он представлял себе там, в Шанхае. Громыхали и лязгали трамваи. И снег скрипел под подошвами, пушистые снежинки сеялись сверху, проникали за воротник. Снег мягкий, мартовский. Рихард поскользнулся на накатанной ребятней ледяной дорожке, отчаянно замахал руками. Парочка, сидевшая на скамейке, засмеялась. Он сам засмеялся. Тут же, как бы со стороны, отметил: дал волю эмоциям. И легко, с радостью подумал: теперь не надо сдерживать и контролировать свои чувства, теперь он может быть самим собой - какое это наслаждение!

Рихард свернул с бульвара на улицу, прошел несколько кварталов. Вот он, Нижне-Кисловский переулок. У старого красно-кирпичного дома перевел дыхание. Посмотрел на табличку: "8/2". Правильно... Спустился по выщербленным ступеням в полуподвал, нащупал в полумраке кнопку звонка.

"Я волнуюсь! - отметил он. - Я еще могу волноваться?"

Услышал, как из глубины квартиры близятся шаги. Тапочки без задников шлепают по полу. Пауза. Одна тапочка, наверное, соскочила с ноги. И снова: шлеп, шлеп... Звякнула цепочка. Щелкнул замок.

"Не боится открывать. Может быть, кто-то еще есть в доме?"

Дверь распахнулась. На пороге стояла Катя. В халатике. В пуховом платке, наброшенном на плечи. Она вглядывалась в гостя.

- Кто?..

Он шагнул в полосу яркого света.

- Рихард!

Она рванулась к нему. Но сразу же отстранилась. Подняла на него заблестевшие глаза:

- Проходи. Извини, так неожиданно... - Взяла его за руку.

Он сидел в ее комнатке и с радостью отмечал, что ничего за эти годы здесь не изменилось. Все та же скромная обстановка, узкая кровать в углу, горки книг на столе, на подоконниках, на шкафу. И сама Катя почти не изменилась. Может быть, немного пополнела - и это шло ей. Пожалуй, уверенней и спокойней стали ее движения... Ничего не изменилось! А кажется, прошла целая вечность...

- Ты... одна? - осторожно спросил он.

- Как видишь.

- Я так рад... что ничего не изменилось в твоем доме.

- Сейчас я поставлю чайник. Раздевайся.

Он повесил привычно на крючок в углу комнаты пальто, сел в привычное кресло:

- Как ты? Ведь целых три года!

- Ничего...

Катя начала собирать на стол все к традиционному московскому чаепитию. Потом зашла за дверцу шкафа - переодеться. И Рихард видел, как взметаются из-за дверцы, будто крылья, ее красивые руки, слышал, как торопливо шелестит ее платье.

- Ничего... Как тогда, в двадцать девятом, пришла на завод "Точизмеритель", так и работаю там. Правда, теперь не аппаратчицей, а бригадиром... Пришлось занудно заниматься - и физикой, и математикой, и на спецкурсах. Это мне-то!..

Да-а, с ее темпераментом!.. Вот она, знакомая фотография на стене: Катя, а рядом с ней Борис Чирков, Иван Радлов, другие однокурсники по институту сценического искусства и надпись преподавателя, знаменитого режиссера: "У тебя есть "свое лицо", интересное, своеобразное, волнующее, только больше веры в себя, в свое будущее и не отступай перед препятствиями, если встретятся они на твоем пути...".

Катя рассказывала, что все так же собираются здесь те самые друзья "говоруны", с которыми так любил спорить Рихард.

- А ты как?

- Я все так же, Катя...

- А где ты был?

- В некотором царстве, в далеком государстве.

- Надолго в Москву?

- Не знаю... Надеюсь, навсегда. Хочу заняться научной работой.

Движения за дверцей замерли. Наступила пауза. Потом Катя сказала: