Рихтер и его время. Записки художника

Теперь он решил не торопиться. Медленно, как бы ожидая кого-то, пошел он двором к подворотне напротив. Тут его уже никто не обгонял. Он вышел к остановкам. Здесь были люди. Подошел автобус. Он всех пропустил и вошел сам. В последний момент он почувствовал ступенькой ниже своего преследователя.

В тесноте он с трудом повернулся. Серое пальто, прижатое к дверям, дышало ему в живот.

– Вы сходите на следующей?

– Да.

– А я ведь не выхожу…

В него снизу вперились жесткие, близко посаженные глаза. Но делать нечего. На следующей остановке «пальто» вышло.

Но через несколько дней опять заметил – следят. Снова следят…

Это продолжалось долго, а потом вдруг кончилось, кончилось само собой. Почему началось, почему кончилось, так и осталось неясным. Жизнь менялась, менялась изнутри, и эти перемены для непосвященных были непредсказуемы и непонятны.

Из обращения группы ученых и деятелей культуры и искусства к заместителю Председателя Совета Министров СССР К. Е. Ворошилову:

«…Мы обращаемся к Вам с убедительной просьбой поддержать наше ходатайство о предоставлении жилплощади пианисту Святославу Рихтеру.

…В военное время его приютил профессор Нейгауз, у которого он был прописан до последнего времени.

…Заниматься ему приходилось и приходится у разных знакомых, которые разрешают ему пользоваться инструментом в зависимости от собственных возможностей. Сплошь и рядом играет он по ночам в Институте имени Гнесиных, так как днем классы заняты.

…Обращаем Ваше внимание на то, что Святослав Рихтер, будучи штатным солистом Московской филармонии, получает жалованье 2400 рублей в месяц… Поэтому думать ему о возможности стать застройщиком или пайщиком в каком-либо строительном кооперативе не приходится».

Письмо подписали народная артистка СССР А. Нежданова, народный артист СССР А. Гольденвейзер, действительный член АМН СССР В. Виноградов, академик С. Вавилов и другие (всего восемь подписей). Ответа не было…

Из письма Святослава Рихтера заместителю Председателя Совета Министров СССР К. Е. Ворошилову:

«…Решил побеспокоить Вас, так как в последнее время совершенно пал духом… Моссовет предложил мне комнату в общей квартире на Песчаной улице… Это явилось результатом моего долголетнего терпеливого ожидания и обнадеживания со стороны Комитета по делам искусств…

От комнаты, предложенной мне Моссоветом, я отказался, так как это нисколько не изменит моего положения. Мне нужна отдельная двухкомнатная квартира, чтобы я проводил мою работу, никому не мешая, 12–14 часов в сутки, захватывая ночные часы. Необходимо, чтобы в одной комнате разместились два концертных рояля… Я смею Вас заверить, что никто из музыкантов, занимающихся большой концертной деятельностью, не находится в таком положении, как я…»

Вскоре после этого письма Рихтеру присудили Сталинскую премию.

Глава пятнадцатая

Из воспоминаний Нины Дорлиак о Святославе Рихтере:

«Итак, мы работали. За последние три года было много совместных концертов в разных городах. В программах романсы Чайковского, Глинки, Рахманинова, Прокофьева, песни Мусоргского. Вокальные циклы Шуберта и Шумана. Песни Гуго Вольфа на слова Мерике и Эйхендорфа, польские песни Шопена, песни Шимановского, всего не перечислишь. Работали много в те годы…

Однажды – телефонный звонок, сильно нас взволновавший. Звонил Шостакович.

– Могу ли я прийти? Мне надо кое-что показать вам…»

Гений

Судить о гении по внешности невозможно. Бытовые наблюдения на глаз только путают. Вот и в этом лице, лице величайшего гуманиста, не было ничего мягкого или доброго в том расхожем понимании, к которому мы все привыкли.

Это лицо очень привлекало, но, пожалуй, не располагало. Оно было предельно обостренным и жестким. Тонкий нос, сжатый рот, напряженный, никогда не отдыхающий лоб, перегруженный нескончаемой работой мысли. Его прямые, коротко стриженые волосы расчесывались на пробор, и в этой прическе что-то детское, что-то стандартно школьное. Он выглядел стариком и мальчиком одновременно. Очки, толстые стекла которых то плоско блестели, то наполнялись темнотой, совсем скрывали близорукие маленькие серые глаза. И все же это лицо имело такой взгляд, что мало кто мог его выдержать. Ибо направлен он был в самую совесть.

Его обращение с людьми было своеобразным. С одной стороны, оно не содержало ни тени высокомерия. Временами даже казалось, что он спешит согласиться с мнением собеседника, с готовностью разделяет его суждение. С другой стороны, с первых минут разговора человеку внимательному становилось совершенно ясно: он не видит тебя, не слышит и соглашается с тобой абсолютно машинально и ему совершенно безразлично то, о чем идет речь.