Рики Макарони и Наследники Врагов

— Я клянусь, — он заставил себя заглянуть в заплаканные глаза матери, — что ни старая память, ни Упивающиеся смертью не сумеют разрушить нашу семью.

Он принялся вытирать ей щеки платком, который мама вскоре забрала. Тогда Рики снова откинулся назад, и было такое ощущение, как будто это простое движение вконец его обессилило. Люси же постепенно успокаивалась.

— Для меня достаточно уже того, что ты вернулся домой нормальным после того, что с тобой случилось, — сказала она.

— Что значит — нормальным? — ему казалось, что, как ни погляди, а никакой нормальности ему теперь и не приснится.

— Ну, ты разговариваешь со мной, ты — это Рики, — объяснила мама.

— Значит, все эти годы ты боялась, что я в один прекрасный день превращусь в кого попало, — вовремя почувствовав, что это звучит, как обвинение, он прикусил язык. Однако маму это, казалось, не смутило.

— Не то, чтобы боялась, но такая вероятность существовала. Арабелла, пожалуй, знала тебя лучше, — продолжала Люси Макарони. — Помнишь, она так хотела тебе все рассказать перед смертью? Но Гарри, да и других, всегда смущало то, что для нее критерием порядочности человека было его отношение к кошкам.

Тут Рики не мог не улыбнуться.

— Очень, кстати, существенный критерий, — сказал он. Он совершенно искренне так считал.

— Не спорю, — согласилась она. — Я думаю, тебе стоит делать то же самое, что и до сих пор, тогда…

Все время, пока мама говорила, Назойлик не переставал отпускать в адрес ее советов ехидные замечания. Юноше ничего не оставалось, как кивать и утверждать, что он ничем другим заниматься и не собирался. Однако, когда она ушла, он так и не сказал ей главное, что с порога повергло его в шок. Как оказалось, у Рики существовала проблема посерьезнее, чем Волдеморт в голове, и даже важнее, чем дисциплинарное слушание. Через несколько дней он окончательно убедился, что так и есть. Наедине с собой Рики мог вообще никакой проблемы не замечать, но, стоило ему увидеть собственного отца или услышать его голос, как с ним происходило нечто совершенно невыносимое. Казалось, со дна души поднимается огромная волна ненависти, на расстоянии переходящая в холодное отчуждение.

Это было тем мучительнее, что для такого отношения не имелось абсолютно никаких причин. Рики помнил, каким мерзким по сути и высокомерным типом был родитель Тома Реддла. Однако, когда он спросил, не его ли, Волдеморта, ненависть проявляется таким образом, зловредная сущность лишь многозначительно хихикнула, повергнув Рики в состояние еще большего смятения и неустойчивости.

Такое положение дел было мучительно для Рики. Он, как никогда, нуждался в своем отце, но не мог к нему даже приблизиться. С недавних пор в нем поселился страх, что Лорд все же, пользуясь его приступами злости, которая всегда была сущностью Волдеморта, возьмет верх, и тогда он, Рики, потеряет контроль и причинит вред близкому человеку. К счастью, Диего Макарони, похоже, в чем-то понимал состояние сына и не искал его компании.

Однако Диего Макарони, как и мама, тоже не мог оставить без внимания сына, которого постигло такое несчастье, как Назойлик. Для разговора он выбрал время, когда Рики, следуя совету брата, воскрешал особенно хорошие воспоминания своей нынешней жизни. Надо сказать, результата он достиг не самого радужного: упорно полезли мысли, что он ничего подобного вовсе не заслужил.

А ведь на самом деле, к нему хорошо относились не только люди. Рики даже полез в сундук, и как раз рассматривал медальон, поднятый для него со дна Средиземного моря эксцентричной старой русалкой по имени Барон. Холодный камень оттягивал руку, солнце играло в красивой загадочной резьбе, а владелец украшения кисло рассуждал о том, что скажет Барон, когда узнает про Назойлика, и сообщили ли ему об этом уже. «Скорее всего, нет, — логично заключил Рики, — ведь, кроме меня, некому было с ним разговаривать на языке русалок». Осознав тяжкое бремя того, что ему самому придется во всем признаться, Рики задумался о том, как бы он сам себя повел на месте своих друзей.

В комнату постучали. Он пригласил войти, и обернулся, чтобы поглядеть, кому он понадобился.

Его взгляд встретился с взглядом отца. Диего Макарони не пытался улыбаться и делать вид, что все хорошо, поэтому у его сына не было оснований для раздражения. Но странное чувство, которого он не понимал, вновь резко обозначилось в сознании Рики. он постарался избежать прямого взгляда на отца, который, впрочем, и не настаивал.

— Ищешь другие воспоминания? — спросил он, садясь напротив.

— Это подарок русалки, — невыразительно произнес Рики. — Возьмешь?

— Насовсем — нет, конечно, — ответил отец. — Это ведь твоя собственность.