Рикошет

— Так ты в это веришь? — Он оттолкнулся от стены и, широко расставив ноги в сапогах, принял оборонительную стойку. — Что те, кто сражается и встает пред лицом предубеждений должны доказывать себе, что стоят этого, и сохранить свое достоинство перед людьми, вроде тебя, которые продолжают их угнетать?

Я опешила от его слов. Откуда это, черт возьми, взялось?

— Нет…. Подожди, что? Людей вроде меня? — Я нахмурилась от его обвинения. — Вопреки тем предвзятым идеям, которые ты составил у себя в голове обо мне, мы на одной стороне, Ник.

— Нет. Мы явно не на одной стороне, Обри. Мы напротив друг друга, и это даже не забавно. Может, у тебя и есть шрамы, но это не означает, что ты знаешь ту боль и потерю, которая заставит тебя вдвойне насрать на достоинство и чье-либо одобрение.

И с этим он зашагал прочь из комнаты, хлопнув за собой дверью.

Оцепенение сковало тело, угрожая проникнуть под мой щит. К черту его. К черту Ника и его мысли обо мне. Он ничего не знал. Этот незнакомец не был на моем месте и не имел понятия, через что я прошла и что пережила. Мои шрамы были доказательством боли и потери.

Я потерла пальцем по шраму на запястье, борясь со слезами на глазах. Я была на дне. Была сломлена. По мне топтались. Но я выбралась. Соскребла то, что осталось от моего самоуважения, и поднялась на ноги. Он не знал этого. И мне не нужно было рассказывать ему. Парень ничего для меня не значил.

Он был прав. Мне не нужно было его одобрение.

Глава 19

Ник

Держа фонарик в руке, я спустился по лестнице в самую утробу заброшенной поездной станции Мичиган Централ. Готовясь к очередной порции ужаса, я находился на волоске от потери разума, когда в голове появляется картина голой задницы Обри под тем платьем.

Эта женщина много чего творит с моей головой. Если бы не тот факт, что я вынужден кормить ее, я бы держался подальше от ее комнаты. Я был уверен, что буду вознагражден ночными кошмарами после разоблачения кучки торговцев людьми, но все равно, после ночи попойки с Алеком меня разбудили сны о том, что Обри объезжает меня в моей постели, пока я лежу в почти бессознательном состоянии.

Какого хера со мной не так? Два дня назад мне хотелось разорвать эту женщину в клочья, и вдруг все, о чем я могу думать, как задрать ее платье повыше и похоронить свой член внутри ее задницы, на которой нет даже белья.

Я прижал к виску бугор ладони.

— Убирайся из моей головы, — пробурчал, огибая последний завиток лестницы. Мне нужно сосредоточиться. У меня есть работа. Последнее, что мне нужно, это картина ее упругого тела и груди, поднимающейся под моим взглядом.

Слабые, почти призрачные крики донеслись от дальней части пространства, пока я с трудом тащился по канализационному отстойнику так долго, что вонь гнили останется на моих рецепторах навечно. Я следовал за звуками, которые любому другого прохожему могли бы ошибочно показаться жуткими завываниями призрака.

Со временем так и будет.

Коричневые и черные пятна покрывали стены туннеля. Кирпичи крошились и отпадали, разламывались на части не только от времени, но и из-за искателей меди, которыми кишело это место.

Свет пробивался из-под двери внутри, где я оставил фонарь две ночи назад, когда после похищения Юлия запер его там. Я достиг места, и приглушенные крики сразу стали четкими и разборчивыми. Хрипота в его голосе дала мне понять, что он кричал все два дня напролет.

С повязкой на глазах Юлий сидел, связанный в центре комнаты.

— Кто здесь? Пожалуйста! Кто-нибудь помогите мне!

На его лодыжках блестели красные раны в местах, которыми, очевидно, полакомились крысы. В комнате воняло дерьмом, и мне пришлось подавить позыв, чтобы меня не вырвало прямо на пол.

— Чувак, если это ты. Пожалуйста. Я… мне жаль… за то, что я сделал с той маленькой девочкой.

Те воспоминания, как бы сильно я не хотел забыть их, дали мне необходимый запал. Мотивацию сделать то, что нужно.

По словам Рева, согласно молве на улицах, старший брат Юлия Брэндон открыл охоту. Ему нужна была любая информация о линчевателе в маске, как меня прозвали в новостях.

— Я сделаю что угодно… что хочешь. Все, пожалуйста, — его плечи содрогнулись от рыданий. — Просто выпусти меня нахрен отсюда! Прошу! Здесь голоса по ночам, мужик. И сраные крысы! — Его кожа покрылась пятнами и побледнела, словно ему было плохо от его же ран.

— Я так понимаю, есть заброшенная фабрика где-то в городе, где удерживают детей и женщин до того, как распределить их между сутенерами, — скрестив руки за спиной, я обошел вокруг него, хлюпая по мелким лужам накапавшей сверху воды. — Это так?

— Я… — он громко сглотнул. — Я ничего не знаю об этом.

— И, я так понимаю, они накачанные наркотиками. Изнасилованные. Избитые. Замученные пытками. В клетках. Словно животные.

Его язык мелькнул, облизав губы, и он задрожал, будто вновь готовясь закричать.

— Девочки, которых мы получаем… их держат в мотелях. Не в брошенных зданиях.