Рикошет

Алек подозревал, что Майкл получал долю от торговли людьми, и, возможно, имел более главенствующую роль, но ему не хватало прямых доказательств, чтобы вывести его на чистую воду. Я не мог перестать представлять Обри и Майкла, восхищающихся своей красивой одеждой, пока невинные девочки, как Даниэлла, платили свою цену, и дерзкое поведение гребаной Обри только сильнее действовало мне на нервы.

Это как поймать дьяволицу за хвост: она обивалась и брыкалась, царапалась и боролась со мной. Ее тело напряглось, и мне пришлось заблокировать надвигающийся удар по яйцам, подняв ногу.

Бешеная. Дикая.

Правой рукой я прижал ее молотящий по мне кулак, затем отпустил горло и сжал второй. Она замерла, прижавшись всем телом к стене, пока я прижимался к ее.

— Ты имеешь много общего с этим, — я прижал ее сильнее, и мышцы окаменели. — Он не просто сделал мне что-то не так. Он уничтожил меня. И ты была там, ласкала его член и улыбалась рядом с ним все время.

— Значит все, что ты видел, была улыбка. Стоило смотреть глубже. И что теперь? Я — твое отмщение? Твой билет принести ему боль? — оскалилась она. — Угадай что? Ему дважды насрать на меня. И всегда было. Так что, давай, Ник. Убей меня, — она отодвинула голову от стены, на дюймы приближаясь к моему лицу. — Перережь это гребаное горло, если это то, что ты планировал сделать. Ты сделаешь одолжение и ему, и мне.

Ее тело пульсировало от напряжения, дрожь проходила через меня, напротив меня, внутри меня. Со злостью. С ненавистью.

С такой ненавистью.

Одним резким движением руки я мог свернуть ей шею, покончить со всем планом и покинуть свое жалкое существование на крыльях пули, выпущенной мне в череп.

Вместо это я обрушил губы на ее рот. Наслаждаясь борьбой, которое оказывало ее тело в попытке оттолкнуть меня. Ненавидя факт, что на вкус ее губы, как сладостное спасение, заманивающее меня в какую бы там ни было сеть, которую она плела с тех пор, как я забрал ее. Ее вкусный запах внедрился в мои ноздри — вода, шипящая на пламени внутри меня, испаряющаяся в мой разум.

Три года.

Последний раз, когда я пробовал женские губы на вкус был три года назад, и это было не по любви. Поцелуй с Обри был чем-то абсолютно другим. Не нежным или милым. Я целовал ее жестко, со всей яростью, запертой внутри меня, наше неистовое дыхание сталкивалось друг с другом.

Ее стон срикошетил от моего черепа, когда ладони сжались в кулаки, пытаясь высвободиться из моей хватки.

Она шире открыла рот, всосала мою губу между зубами и прикусила ее.

Агрессия прокатилась по моему телу и затрещала клеткой чего-то темного внутри меня.

Я хотел большего. Больше боли. Больше ярости. Я хотел врываться в нее, проклиная ее имя. Очистить себя от ненависти, пока она не иссякнет.

Я разорвал поцелуй, тяжело дыша, пока смотрел вниз на нее.

— Что ты знаешь о Брайтмуре? — прохрипел я.

— Я ничего не знаю о Брайтмуре, — скрипя зубами ответила она.

Ложь.

— Да? Тогда какого хера в твоей сумочке оказались чертежи? А помимо твоей помады и пудры, еще и планы Дьявольской ночи в целостности и сохранности?

Ее грудь подымалась и опадала, пока я удерживал ее заложницей у стены. Взгляд был нечитаемый.

— Я не…

— Не лги мне, — я прижал ее сильнее, прильнув губами к ее уху. — Я, черт побери, ненавижу лжецов, — прошептал я, провоцируя дрожь в ее теле, что пробудило улыбку на моем лице. — Почему флешка оказалась у тебя?

— Я украла ее.

— Ты украла ее, — мне хотелось прыснуть со смеху, но в моем голосе не было и унции юмора или изменения. — Не думаю, что ты сделала это, револьверные губки. Думаю, он дал ее тебе, своей маленькой зверушке.

— Да я, бл*дь, ненавижу тебя.

Яд брызгал из ее слов, пока она пялилась на меня в ответ, а золотистые глаза искрились бешенством.

Я облизал губы, опуская взгляд на ее грудь, и улыбнулся. Сжимая ее запястья в ловушке одной рукой, я запустил вторую под ее платье, касаясь кружева, которое отделяло меня от того, чтобы оказаться в ней, зная все, что она слишком упрямилась признать.

Ее веки отяжелели, а опьянелые глаза опустились на мои губы.

— Скажи мне, как сильно ты меня ненавидишь.

— Не смей, — предупредила она, и я заметил, как мелькнул кончик ее языка у губ.

Сжимая волосы кулаком, я потянул ее голову назад, пока напряженная шея не оказалась передо мной раскрытой, и, словно тварь из темноты, я хотел впиться в эту податливую плоть и вырвать ее глотку. Проводя языком по ее плечу, я поднимался к основанию шеи, прикусив ключицу. Обри сделала резкий вдох. Я отпустил ее запястья. Похоть полыхала по моим венам, когда она вцепилась пальцами в мои волосы и обернула ногой мои бедра, притягивая ближе к себе.

— Знаешь, что, Обри? Я, бл*дь, тоже ненавижу тебя, но… твой вкус слишком чертовски приятен.

Черт, ощущение ее кожи на моей и жгучее желание обладать ею было настолько сильным, что я хотел вылезти из собственной кожи.

Мне нужно было больше. Нужно было повернуть ее, сорвать с нее белье и ворваться в нее с яростью тысячей ночей боли. Она должна была почувствовать мою ярость, удерживающую меня на грани три долгих года.