Рикошет

— Возможно. Но если и виделись, я этого не запомнила.

Если бы ты о нем не заговорил, я бы и про сегодняшний разговор не вспомнила.

— Разве тебе не нравятся буйные, неухоженные блондинистые волосы? Не привлекают щетина и небрежный вид?

— Гораздо больше меня привлекают седеющие виски и гладко выбритый подбородок.

«Молния» на этом платье была короткой. Улыбаясь отражению в зеркале, он потянул платье вниз, огладив ее ягодицы. Теперь Элиза осталась только в черном кружевном поясе для чулок. Он повернул к себе ее лицо.

— Это лучшее, что есть во всех скучных торжествах. Возвращаться вместе домой. — Он выжидающе посмотрел на нее. — Ты ничего не скажешь?

— Я должна что-то сказать? Ты же знаешь, я чувствую то же самое.

Он взял жену за руку и приложил ее ладонь к своему эрегированному члену.

— Я солгал, Элиза, — прошептал он, направляя ее. — Вот что самое лучшее.

Полчаса спустя Элиза встала с постели, тихо прошла к шкафу, достала халат и накинула на себя. Задержалась ненадолго возле туалетного столика и подошла к двери. Та скрипнула, когда Элиза ее открыла. Элиза оглянулась. Като не пошевелился.

Выскользнув из комнаты, она спустилась на цыпочках по лестнице. Судья верил в ее бессонницу. Иногда он находил ее на диване в кабинете, где она смотрела на DVD какой-нибудь любимый фильм. Иногда она читала в гостиной, иногда сидела на террасе и любовалась на подсвеченный бассейн.

Судья принимал близко к сердцу бессонницу жены. Он настаивал на том, чтобы она пила лекарства, — они должны помочь. Он журил Элизу за то, что она уходила из спальни, не разбудив его, — ведь он мог бы ее убаюкать.

В последнее время она задумывалась, чем именно обеспокоен судья — ее бессонницей или ночными прогулками по дому.

В кухне на ночь оставляли приглушенный свет; но она успела так хорошо выучить дорогу, что смогла бы найти ее даже в темноте. Спустившись вниз, она прежде всего наливала себе молока — по ее словам, оно помогало — и оставляла пустой стакан в раковине как доказательство своей правдивости.

Элиза стояла возле мойки и по глотку отпивала молоко, которого ей совсем не хотелось; Като, надеялась она, никогда не узнает про то, что сегодня она ему солгала.

Детектив знал, кто она такая. Он назвал ее по имени.

— Миссис Лэрд?

Обернувшись, она поразилась его росту. Като был высоким, но Дункан Хэтчер оказался на несколько дюймов выше. Чтобы взглянуть ему в лицо, ей пришлось запрокинуть голову. Вдруг она поняла, как вызывающе близко он стоит — правда, все же не настолько, чтобы привлечь внимание. В его глазах блестел хмель, но язык оставался трезвым.

— Меня зовут Дункан Хэтчер.

Хотя руки он не подал, но посмотрел на нее так, словно ждал от нее рукопожатия. Она не пошевелилась.

— Здравствуйте, мистер Хэтчер.

Его улыбка была обаятельной, и, казалось, он это знал. Кроме того, у него достало наглости сказать:

— Отличное платье.

— Спасибо.

— И бриллиантовая брошь у вас на пояснице мне тоже нравится.

Она холодно кивнула в ответ.

— Оно держится на вас только из-за этой брошки? Непристойное замечание. Равно как и намек в его глазах. Светло-серых, глядевших со скрытой угрозой.

— До свидания, мистер Хэтчер.

Она хотела повернуться и уйти, но детектив шагнул ближе, на секунду ей даже показалось, что он сейчас дотронется до нее. Он сказал:

— Когда мы увидимся снова?

— Прошу прощения?

— Когда мы увидимся снова?

— Сильно сомневаюсь, что такое возможно.

— Еще как возможно. Видите ли, стоит какому-нибудь судье обвинить меня в неуважении к суду и упечь в тюрьму, и я не успокаиваюсь, пока не оттрахаю его жену.

В его устах это прозвучало как обещание. От неожиданности она замерла и словно онемела. Несколько секунд они стояли, молча глядя друг на друга.

Затем одновременно случились две вещи, нарушившие их молчание. Женщина, как она теперь понимала, напарница Дункана Хэтчера, схватила его за руку и потащила к машине, только что поданной парковщиком. Краем глаза Элиза заметила появившегося Като. Пока он шел, она повернулась к нему и заставила себя улыбнуться; мышцы ее лица как будто застыли.

Муж подозрительно проводил глазами Хэтчера, которого напарница втолкнула в машину. Элиза боялась, что Като начнет допрашивать ее об их коротком разговоре, он этого не сделал. До тех пор, пока они не вернулись домой, — а к этому времени она уже придумала ложь.

Сейчас она задумалась: зачем было врать мужу?

Вылив остатки ненужного молока в раковину, она оставила стакан на виду в мойке. Потом вышла из кухни, вернулась к изогнутой лестнице на второй этаж. Замерла, прислушиваясь. В доме царила тишина. Со второго этажа не доносилось ни звука.