Впрочем, некая логика в этом есть — неочевидная и искаженная, в полном соответствии со вкусами Той Стороны. Дело в том, что я не имею права брать в руки огнестрельное оружие. У меня, как и у каждого профессионального бойца, есть свой персональный устав, нарушение которого карается по всей строгости. Один из пунктов этого устава гласит, что пистолеты, автоматы, гранатометы и прочие подобные игрушки не должны находиться в моих руках. Соответственно, одна в арсенал я попасть не могу — мне нужен как минимум один сопровождающий, чья свобода действий не ограничена в этом аспекте. Также в уставе есть пункт, запрещающий мне вступать в сделки на Той Стороне — что разумно, ведь я все-таки не коммерцией занимаюсь. А то, что меня как киллера получается технически невозможно подкупить — это же просто прекрасно с точки зрения профессиональной этики.
Мы доходим до гладкой стены без дверей и окон, и она бесшумно отодвигается перед нами, как театральный занавес. Вот он, арсенал.
Это довольно светлое помещение, заставленное шкафами, столами и тумбами. И везде, естественно, разложено оружие.
— Арчи? — тихо обращается Кикко к наиболее чувствительному участнику нашей делегации.
Карнавалет встает на цыпочки, принюхивается и подрагивает. Он сейчас превращается в охотничью собаку, которая на болоте учуяла дичь и ждет лишь команды хозяина, чтоб сорваться с места. Только вместо команды хозяина внутри Арчи должен прозвучать голос его собственной интуиции, который укажет путь к верному стенду.
— Туда! — шепчет он и направляется налево по диагонали в дальний угол зала.
Там на музейном стенде без стекла лежит самый обычный револьвер из серой стали. Ни не указывает на то, что вместо зарядов в нем — порции преображающего потенциала.
Мы с Кикко включаем вторую перспективу зрения и пытаемся как можно глубже всмотреться в револьвер. Вроде, да. Вроде, он.
— Мы должны втроем, одновременно, прикоснуться к нему, — шепчет Кикко. — Здесь действует правило тройной подписи: забрать единицу оружия из арсенала можно только с одобрения и согласия троих человек сразу.
Я открываю рот, но ментор опережает меня:
— Ты не заключаешь сделку. С нашей стороны ее заключают Эмма и Вильгельм, которые сейчас отбывают свой пост в тронном зале. Право вынести револьвер из арсенала — это еще не сделка, это просто перемещение предмета внутри его родного пространства и прохождение одного из многочисленных слоев местной энергозащиты.
Я послушно киваю — и кладу левую руку на ствол. Он гладкий и теплый, как человеческое тело — и даже более приятный на ощупь, чем пальцы Кикко и Арчи, соприкасающиеся с моими с обеих сторон.
— Вы, наверное, хотели бы знать, ощущал ли я подобные волны, исходящие от предметов, с которыми обращался дядя? — спрашивает Арчи, и сам же себе отвечает: — Да, конечно. Очень знакомые пошептывания и пощекатывания. Эта вещь как птица, которая чистит перья перед тем, как расправить крылья и взлететь.
Я давно заметила, что оружие многих наталкивает на поэтику. Объект, способны пробить вам сердце навылет, предпочитает сначала расшевелить в этом сердце наиболее чувствительные струны.
Кикко бережно подхватывает револьвер, как спящего щенка, и направляется к выходу. Арчи следует за ним с таким видом, будто у него самого взвели курок.
Байт на руках у Фаревда готов взорваться от гнева — нескончаемые поглаживания оружейника утомляют и раздражают его. Как же он рад пересесть обратно к Кикко!
Вильгельм и Эмма восхищенно кудахчут над револьвером, как дети над диковинной игрушкой.
Оружейник плюхается на трон, закидывает ноги в свеженачищенных ботинках на подлокотник и язвительно желает нам приятного подъема.
На поверхности земли ветер озверел еще больше. Он дает деревьям подзатыльники и швыряется по небу луной, как куском скользкого сыра в рассоле.
— Почему вы меня заранее не преду… не преду… — переволновавшись в роли заложника, Байт теперь заикается. — Преду…
— Почему не придушили? — галантно спрашивает Вильгельм, гордо вышагивающий по тропе с револьвером в руках. Менторская сухость и скованность сменились в нем на развязность опасного гуляки, для которого оружие не более чем игрушка, а живые существа — не более чем подвижные мишени в глобальном тире с весь мир размером.
— Нет! — взвизгивает кот, — почему не предупре… — и закашливается.
— Почему мы возвращаемся тем же путем? — вмешивается Арчи, чтоб снять напряжение момента, и кладет одну руку на шейку Байту, чтоб тому стало еще надежнее. — Не разумнее ли было бы вернуться на Эту Сторону прямо из дворца Фаревда, сразу после сделки? Ну или хотя бы сейчас?
— Зачем? — Вильгельм даже не смотрит на карнавалета и любуется глянцевым блеском ствола под обрывками лунного света. — Как же давно я так не гулял с хорошей пушкой в руке…