Рикошет сна

— Ну-ка, погоди, — перебивает ее Вильгельм. Он держит в руках кольцо наподобие тех, на которых в старину носили ключи — только вместо ключей на нем висят ридеры, как дюжина неотличимых друг от друга близнецов. — Хоть гаджет пока и мертв, я предлагаю перестраховаться и сделать копии его контента.

— Ридеры еще умеют и копии делать? — удивляюсь я. Совсем отстала от офисной и технологической жизни!

— Конечно. Они умеют выполнять функцию универсальных сканеров, — Вильгельм прикладывает первый пустой ридер к смартфону — тот в ответ загорается источающим здоровье зеленым огоньком и тихонько жужжит. — Жужжание, как ты сама прекрасно понимаешь, выполняет здесь роль психологической уловки — показывает владельцу, что устройство исправно и процесс записи идет благополучно.

— Но что же он записывает, если телефон мертв? — не могу сообразить я.

— Пустота тоже имеет некий объем и вес, — объясняет Эмма. Как ни странно, я очень хорошо понимаю, что именно она имеет в виду.

Вильгельм наполняет объемно-весовой пустотой четыре ридера: один оставляет у себя, второй убирает в ящик на складе, третий вручает Эмме, а четвертый мне. Я нажимаю на кнопку воспроизведения — но включенное устройство вхолостую подсвечивает воздух над собой, не выдавая никакого изображения.

— Ничего, так и должно было быть. Эмма, валяй! — дает добро Вильгельм, и мы оба в благоговении замираем возле того участка воздуха, в котором, как планктон в океане, повис затейливый микроскопический энергокод.

Эммины пальцы превращаются в сверхчувствительные инструменты. Они теряют заданные им от природы объем и строение и истончаются до волоскообразных щупалец. Щупальца извиваются между символов кода, передвигая их, переворачивая, уменьшая и увеличивая.

— Но почему ты работаешь с энергокодом смартфона, если убеждать тебе нужно не его, а револьвер? — мне неловко нарушать торжественную тишину, но этот вопрос слишком уж жжет меня изнутри.

— Ты предлагаешь работать с объектами в зависимости от их функций, а не свойств? — удивляется Эмма, не сбиваясь со взятого темпа работы — удивительно высокого, надо сказать. — Сосредоточься и подумай сама: кого удастся изменить с большей эффективностью — того, чье единственное предназначение сводится к проявлению агрессии, или того, кто самой своей природе должен принимать все, в него вкладывают? Кто из двоих более адаптивен?

Не могу не согласиться с ходом ее мыслей. Менторы всегда поражали меня тем, насколько виртуозно они умеют растолковывать парадоксы как лежащую на прозрачной поверхности очевидности.

Я же, со своей стороны, ощущаю, насколько растет и прибывает моя собственная адаптивность. Мне она никогда не была нужна, равно как и эмпатия или коммуникабельность — ведь моя профессиональная деятельность вплоть до момента столкновения с Арчи предполагала прямую противоположность симпатии и сочувствию. Но по мере общения с карнавалетом я начинаю ощущать, насколько меняется мое мировосприятие — и в первую очередь восприятие людей. Безо всякого на то намерения я улавливаю, угадываю и в какой-то степени даже подслушиваю скрытые мысли и поползновения окружающих. Не могу сказать, что мне это интересно или полезно — просто так получается. Я словно бы сама отчасти перевоплощаюсь в тех, с кем соприкасаюсь в реальности.

И что-то мне сдается, что во вчерашнем нашем общем визите к Фаревду крылось чересчур много дополнительных смыслов. Несомненно то, что Эмма и Вильгельм провели в его компании огромное количество времени — но почему не рассказывают об этом? Почему Кикко заявил, что начинать надо с оружейника — при том что расклад карт и игральных фигур на столе предполагал начало вовсе не с него, а с валета, который превратился в мертвого короля?

Эмма заканчивает свою ювелирную возню и отодвигается от стола, чтоб полюбоваться на результат со стороны. Для непосвященного глаза бульон из символов остался таким же загадочным и неупорядоченным, как был. Но ментор рассматривает его так же вдумчиво и влюбленно, как деревья неделями вглядываются в узор сброшенной ими по осени листвы.

— Ну давай же скорее перейдем к интересному! — Вильгельму не терпится сделать пусть всего лишь один, но выстрел.

Эмма нехотя отключает подставку для смартфона и придвигает ее на то место возле стены, где гаджет совсем недавно красовался в качестве мишени.

Вильгельм дышит загнанно и страстно — можно подумать, он с револьвером в руке всю ночь гонялся за смартфоном по лесу вокруг Расстрельной Поляны. Он целится в гаджет неоправданно долго, покачивая стволом и слегка пружиня коленями. Наконец, ослепительно-белая лазерная струя бьет прямо в монитор.

Я непроизвольно зажмуриваюсь — потому что ожидаю, что телефон разлетится по комнате мелкими брызгами. Но нет: он, с точностью наоборот, подает слабый признак жизни — сигнализирует о том, что батарейка полностью разряжена и требует подпитки.

Эмма вытаскивает из бескрайней картонной коробки клубок проводов с разными разъемами, подбирает нужный и подключает смартфон к розетке. Тот в знак благодарности выдает на экран приветственное сообщение.