Рикошет сна

Солнце перестает греть меня и становится ледяным. Великий Фаревд, легенда Черной Зоны, своими раскосыми бесчеловечными глазами смотрел на то, как неопытная девчонка расправлялась с человеком, который на него работал — и не вмешался, и позволил мне это сделать. Более того, он не пытался отомстить мне потом и не подал виду, что узнал меня в своем подземном дворце. Кстати, узнал ли? Может, его все-таки там не было в мою дебютную киллерскую ночь? А Арчи он видел — на том балу или любом другом, где мог присутствовать в качестве почетного гостя и бизнес-партнера Коарга и Стурка? Мурашки носятся по моей спине во всех направлениях сразу, как спугнутые обитатели разворошенного муравейника.

— Арчи, почему меня никто не попытался остановить? Неужели все оказались настолько ошеломлены, что не осмелились предпринять никаких действий против меня? Да в жизни не поверю! Куда смотрела охрана? Ее ведь не могло там вообще не быть, правильно?

— Возможно, все было согласовано заранее и со всех сторон, — чешет затылок карнавалет. — Возможно, менторы заранее договорились с Фаревдом о том, что неверный ему человек будет убит, и что выполнит задание перспективный молодой кадр с их стороны. Мне кажется, именно поэтому к тебе не применили никаких санкций.

— Вот черт! — вскрикиваю я и подпрыгиваю на лежаке. Я никогда не смотрела на произошедшее с такого ракурса. Что же, выходит, менторы отчасти продали меня? Устроили перед своим бывшим боссом демонстрацию своего нового живого оружия? А я ведь даже не подозреваю, как, когда, почему и на каких условиях Эмма и Вильгельм расстались с Фаревдом, и какова была история их взаимоотношений за пределами тех сцен. что я видела.

Я сомневалась: убила ли я свою жертву? По-хорошему, с одной неглубокой раной есть все шансы выжить. Но я точно знала, что второй раз бить не надо. Я пошла к лифту — яростная и понимая, что теперь никто не посмеет меня остановить. Кровь пропитала платье и липла к ноге. В лифт меня пропустили без очереди.

— Ты врезалась мне в память самым ярким осколком того бала, — признается Арчи с незнакомого мне до этого момента лиричностью. — На самом деле, все его элементы — каждый стук каблука о паркет, каждый глоток апельсинового сока, каждое упавшее с потолка конфетти — запечатлелись в моем сознании с силой ядерного взрыва.

— Тебе искренне понравилось, или ты был, скорее, ошеломлен обилием новых впечатлений? — перебиваю его я. Несмотря на его уверения в умении веселиться, я все равно почему-то не могу представить Арчи от всей души отплясывающим на балу. А вот вдумчивым и чуть отстраненным наблюдателем — могу вполне.

— И то, и другое, — отвечает он и добавляет, поняв причину моего вопроса, — не волнуйся, я правда умею веселиться. Просто мы с тобой с самого начала общаемся немного в той обстановке и не при таких условиях, где хотелось бы безудержно ликовать. Но там, на балу, я сразу почувствовал, что ты на таком мероприятии тоже впервые. Ты была хоть и взрослее меня, и намного злее — а злость часто производит незаслуженное впечатление опытности — из всех сотен гостей бала ты была самой неприкаянной. От тебя сквозил бессловесный крик: «Я не карнавалет! Я не люблю этот дом и этих людей! Я бы умоляла отпустить меня — только я не умею умолять! Дорогу на волю я пробью, прострельну, прогрызу — и меня не остановит никто!».

— Да уж, самый подходящий настрой для бала, — хохочу я. И вновь поражаюсь тому, насколько тонко Арчи умеет чувствовать людей, когда настраивается на них.

— Наблюдая за тобой, я сам на некоторое время перевоплотился в тебя. И, наверное, с того самого момента между нами возникла та связь, которая помогла нам услышать друг друга в критический для меня момент.

Покидая бал, в лифте я ехала одна. Вверх или вниз — непонятно. — Где Грабабайт? — успела удивиться я, перед тем как кабина затормозила, пол ее содрогнулся, а дверцы со скрипом поползли в разные стороны, раскрывая передо мной реальность.

Заслышав мои воспоминания через сон, Байт мяукает, не открывая глаз, и пытается пошевелить раненой лапкой.

— Это все бесподобно, — говорю я и пересаживаюсь на лежаке так, что моя голова оказалась целиком в тени, ибо солнце разошлось уже не на шутку, — а теперь расскажи мне, как ты додумался позвать меня.

— Я сделал это только тогда, когда другого выхода уже совсем не оставалось, — вновь извиняется Арчи. — Я напряженно подумал о тебе — но это был совершенно иной тип мыслительного напряжения, чем когда ты, например, пытаешься вспомнить, куда положил ключи от машины, или когда решаешь сложную математическую задачу. Я действительно ощущал свой мыслительный крик — и я точно почувствовал, что на него откликнулись. Правда, не знаю, кто именно — ты, Та Сторона или вся Вселенная разом.