Но проходила неделя за неделей, а Джим Андерсон, о котором ничего не слышали, с тех пор как он отплыл из Галифакса, и которому, казалось, не было дела до судьбы жены и ребенка, не подавал о себе никаких вестей. В конце концов Рилла решила назвать ребенка Джеймсом, а Сюзан выразила мнение, что к этому имени следует добавить Китченер. Так что Джеймс Китченер Андерсон стал обладателем имени, несколько более внушительного, чем он сам. В Инглсайде его быстро сократили до выразительного Джимс, но Сюзан упрямо называла младенца «маленьким Китченером» — и никак иначе.
— Джимс — неподходящее имя для христианского ребенка, миссис докторша, дорогая, — сказала она неодобрительным тоном. — Кузина София говорит, что оно слишком легкомысленное, и на сей раз я считаю, что она говорит дело, хотя открыто в этом ни за что не призн
аюсь, чтобы она не радовалась. Что же до ребенка, то он становится похож на настоящего младенца, и, должна признать, Рилла замечательно справляется с ним, хотя я не собираюсь тешить ее самолюбие, говоря это ей в лицо. Миссис докторша, дорогая, никогда, о нет, никогда не забуду я, каким увидела впервые этого младенца, в той громадной супнице, завернутого в грязную фланель. Не так-то просто ошарашить Сюзан Бейкер, но тогда я была ошарашена, и в этом вы можете не сомневаться. На один ужасный миг мне в голову пришла мысль, что рассудок покинул меня и все это мне мерещится. Но тут я подумала: «Нет, я никогда не слышала, чтобы у кого-нибудь было вид
ение супницы, так что уж супница-то должна быть реальной», — и тогда я почувствовала себя увереннее. А когда я услышала, как доктор сказал Рилле, что она должна сама позаботиться о младенце, то приняла это за шутку, так как не могла предположить, что она захочет или сможет сделать это. Но вы сами видите, что произошло, и эта работа многому учит ее. Когда мы
Новое подтверждение этой заключительной сентенции Сюзан предоставила в один из октябрьских дней. Доктора и его жены не было дома. Рилла сидела в своей комнате и присматривала за погруженным в послеобеденный сон Джимсом, провязывая четыре изнаночных и одну лицевую с неиссякаемой энергией. Сюзан расположилась на заднем крыльце, где лущила горох; ей помогала кузина София. Мирный покой окутал Глен; небо было покрыто серебристыми, сверкающими барашками облаков. Долина Радуг лежала в мягкой осенней дымке сказочного лилового оттенка. Кленовая роща пламенела, словно неопалимая купина, а живая изгородь из кустов шиповника, которой был обнесен задний двор, поражала нежнейшими оттенками красок осени. Казалось, что в мире нет и не может быть никакой борьбы или вражды, и верное сердце Сюзан ненадолго успокоилось, хотя большую часть предыдущей ночи она пролежала в постели без сна, думая о маленьком Джеме, который плыл в это время через Атлантику на одном из кораблей огромного флота, перевозившего в Европу первую канадскую армию. Даже кузина София выглядела менее унылой, чем обычно, и признала, что день не так уж плох, хотя, на ее взгляд, не было сомнения, что это затишье перед бурей.
— Слишком уж спокойно, чтобы так могло продолжаться, — заметила она.
Словно в подтверждение ее слов, самый невероятный грохот неожиданно раздался у них за спиной. Совершенно невозможно описать какофонию ударов, дребезжания, сдавленного визга и воя, доносившуюся из кухни и периодически усиливавшуюся грохотом бьющейся посуды. Сюзан и кузина София в ужасе уставились друг на друга.
— Да что ж это там? С цепи кто-то сорвался, что ли? — ахнула кузина София.
— Должно быть, Хайд окончательно взбесился, — пробормотала Сюзан. — Я всегда этого ждала.
На крыльцо через заднюю дверь гостиной выскочила Рилла и спросила:
— Что случилось?
— Я не в состоянии ответить на твой вопрос, но явно причина всего — эта твоя одержимая дьяволом зверюга, — сказала Сюзан. — Не приближайся к нему, по крайней мере. Я открою дверь и загляну. Ну вот, снова посуда бьется вдребезги. Я всегда говорила, что, по моему глубокому убеждению, в нем сидит дьявол.
Сюзан открыла дверь и заглянула. Пол был усыпан осколками битой посуды, так как, похоже, трагедия произошла в буфете, на длинных полках которого стояли в образцовом порядке сверкающие чистотой глиняные и фаянсовые миски, использовавшиеся для приготовления еды. По кухне метался обезумевший кот с головой, застрявшей в старой консервной банке из-под лосося. С визгом и гневными воплями он носился, ничего не видя, от стенки к стенке, то отчаянно колотя банкой обо все, что попадалось на его пути, то тщетно пытаясь лапами стащить ее с головы. Зрелище было таким забавным, что Рилла скорчилась от смеха. Сюзан взглянула на нее с упреком.
— Не вижу ничего смешного. Это животное разбило большую голубую миску твоей мамаши, которую она привезла с собой из Зеленых Мезонинов, когда вышла замуж. Но сейчас следует в первую очередь подумать о том, как снять эту жестянку с головы Хайда.