Рилла из Инглсайда

— Вы, мисс Оливер, не в таком тяжелом положении, как другие, — сказала она, — и вам не следует принимать случившееся слишком близко к сердцу. Некоторые потеряли мужей… вот это действительно тяжелый удар; а некоторые потеряли сыновей. Вы же не потеряли ни мужа, ни сына.

— Нет, — сказала Гертруда, с еще большей горечью. — Это правда, что я не потеряла мужа… я лишь потеряла человека, который стал бы моим мужем. Я не потеряла сына… только тех сыновей и дочерей, которые могли бы родиться у меня… тех, которые теперь никогда не родятся.

— Неприлично так говорить, — сказала кузина София с возмущением, и тогда Гертруда рассмеялась вслух, таким исступленным смехом, что кузина София не на шутку испугалась.

А когда бедная Гертруда, не в силах больше выносить эту пытку, торопливо покинула комнату, кузина София спросила у мамы, не повлияло ли несчастье на рассудок мисс Оливер.

— Я пережила потерю двух прекрасных, добрых супругов, — сказала она, — но это не оказало на меня такого ужасного действия.

Да уж, разумеется, не оказало! Эти бедные мужчины, должно быть, были рады умереть.

Почти всю ночь я слышала, как Гертруда ходила взад и вперед по своей комнате. Она и прежде каждый вечер так ходила. Но никогда до такого позднего часа, как в ту ночь. А один раз я услышала, как у нее вырвался ужасный короткий крик, словно ее ударили ножом. Я не могла спать, так как страдала вместе с ней, но ничем не могла помочь. Мне казалось, эта ночь никогда не кончится. Но она кончилась, и «наутро водворилась радость», как говорится в Библии. Только это случилось не с самого утра, а ближе к вечеру. Раздался телефонный звонок, и я взяла трубку. Звонила старая миссис Грант из Шарлоттауна, чтобы сообщить, что все это была ошибка и Роберт жив; он только получил небольшое ранение в руку и находится в госпитале, так что ему — во всяком случае, пока — ничто не грозит. Ей пока не удалось выяснить, как произошла такая ошибка, но она полагает, что, вероятно, погиб какой-то другой Роберт Грант. Я повесила телефонную трубку и полетела в Долину Радуг. Я уверена, что летела— не помню, чтобы мои ноги хоть раз коснулись земли. Гертруду, возвращавшуюся домой из школы, я встретила на опушке ельника, где мы часто играли в детстве, и тут же, задыхаясь, выпалила ей все. Разумеется, мне следовало быть осторожнее. Но я совсем с ума сошла от радости, так что даже не задумалась о том, как лучше сообщить новость. Гертруда, словно подстреленная, упала прямо на землю среди молоденьких золотистых папоротничков. Я так перепугалась, что, вероятно, стану теперь более осмотрительной — по меньшей мере в этом отношении — на всю оставшуюся жизнь. Я решила, что убила ее… мне сразу вспомнилось, что ее мать скоропостижно скончалась от сердечного приступа, когда была еще совсем молодой женщиной. Мне показалось, прошли годы, прежде чем я обнаружила, что ее сердце все еще бьется. Ну и натерпелась же я страху! Прежде я никогда не видела человека, потерявшего сознание; к тому же я знала, что в доме никого нет и помочь некому, так как все ушли на станцию встречать Ди и Нэн — учебный год кончился, и они приехали домой из Редмонда. Но я знала — чисто теоретически, — как следует помогать упавшему в обморок, а теперь у меня есть и практический опыт. К счастью, поблизости был ручей, и после того, как я довольно долго изо всех сил хлопотала вокруг Гертруды, она наконец вернулась к жизни. Она не сказала ни слова о поразительном известии, которое я ей сообщила, а я не осмелилась упомянуть о нем во второй раз. Я помогла ей дойти до дома и подняться в ее комнату, и тогда она сказала: «Роб… жив», словно эти слова вырвали у нее, а потом бросилась на кровать и заплакала… и все плакала, плакала и плакала. Я еще никогда не видела, чтобы кто-нибудь так плакал. Все слезы, которые она непролила в предыдущую неделю, хлынули из ее глаз. Она проплакала, как я думаю, почти всю прошлую ночь, но сегодня утром лицо у нее было такое, словно она испытала чудесное видение, и мы все были так счастливы, что нам было почти страшно.

Ди и Нэн пробудут дома пару недель. Потом они вернутся в Кингспорт, где их ждет работа в тренировочном лагере Красного Креста. Я им завидую. Конечно, папа говорит, что я выполняю столь же важную работу здесь, занимаясь Джимсом и моим отделением молодежного Красного Креста… Но эти мои занятия лишены романтики, которая есть в их работе.

Кут пал [90]. Мы испытали чуть ли не облегчение, когда он действительно пал, — мы так долго этого боялись. Известие о его падении лишило нас присутствия духа на целый день, а потом мы оправились и перестали думать об этой потере. Кузина София, как всегда, была мрачна. Она пришла к нам и принялась стонать, что британцы везде терпят поражение.