Рилла из Инглсайда

Когда пришел горький рассвет, Рилла поднялась с постели и подошла к окну. Перед ним росла большая яблоня, громадный пышный конус из розовых соцветий. Уолтер посадил ее много лет назад, когда был маленьким мальчиком. Над Долиной Радуг тянулась гряда облаков, о которую, как о берег, разбивались небольшие волны первого света утренней зари. Над этой грядой сияла далекой, холодной красотой одинокая звезда, все еще медлившая на небе. Почему в этом мире весенней прелести приходится так терзаться сердцам?

В следующую минуту Рилла почувствовала себя в чьих-то спасительных, ласковых объятиях. Это была мама… бледная, с огромными глазами.

— О, мама, как тебе удается выносить эту боль? — воскликнула Рилла.

— Рилла, дорогая, я еще несколько дней назад поняла, что Уолтер собирается записаться добровольцем. Так что у меня было время, чтобы… взбунтоваться, а потом постепенно смириться с неизбежным. Мы должны отпустить его. Это Зов более могучий и настойчивый, чем зов нашей любви… Уолтер откликнулся на него. Мы не должны делать еще тяжелее приносимую им жертву.

—  Мыприносим б ольшую жертву, чем он, — горячо воскликнула Рилла. — Наши мальчики жертвуют только собой. Мыжертвуем ими.

Прежде чем миссис Блайт успела ответить, в комнату заглянула Сюзан, никогда не обременявшая себя такими излишествами этикета, как стук в дверь. Глаза у нее были подозрительно красными, но она лишь сказала:

— Я могу принести вам завтрак сюда, миссис докторша, дорогая.

— Нет-нет, Сюзан. Мы все сейчас спустимся к столу. Вы знаете… что Уолтер записался добровольцем?

— Да, миссис докторша, дорогая. Мне вчера вечером доктор сказал. Я полагаю, что у Всевышнего свои причины допускать такое. Мы должны покориться и надеяться на лучшее, ведь все в жизни имеет свою хорошую сторону. Военная служба, возможно, хотя бы излечит его от увлечения стихоплетством, — Сюзан продолжала считать, что поэты и бродяги одним миром мазаны, — а это уже кое-что. Но, слава Богу, — пробормотала она чуть тише, — что Ширли еще слишком мал…

— Разве это не то же самое, как если бы вы благодарили Бога за то, что сыну какой-то другой женщины приходится идти воевать вместо Ширли? — спросил доктор, остановившись на пороге.

— Нет, не то же, доктор, дорогой, — сказала Сюзан с вызовом, взяв на руки Джимса, который открыл свои большие темные глаза и протянул к ней из колыбели свои пухлые ручки. — Не приписывайте мне слов, которые я никогда и не подумала бы произнести. Я простая женщина и не могу спорить с вами, но я неблагодарю Бога за то, что кому-то приходится идти воевать. Я только знаю, что, похоже, кто-то непременно должен идти на фронт, если мы не хотим, чтобы нас всех сделали подданными кайзера. А теперь, погоревав и высказавшись, я соберусь с духом и, если не могу выглядеть вполне довольной, постараюсь выглядеть настолько довольной, насколько смогу, — заключила она, а затем, выставив в стороны костлявые локти и заботливо прижимая к себе Джимса, направилась вниз, в столовую.

Глава 15 Пока не убегут тени

— Немцы снова захватили Перемышль [69], — с безнадежностью в голосе сказала Сюзан, поднимая глаза от газеты, которую читала, — и теперь, я полагаю, нам придется снова употреблять его прежнее варварское название. Кузина София была здесь, когда пришла сегодняшняя почта, и, едва лишь услышала эту новость, издала вздох, который исходил из самых глубин ее желудка, миссис докторша, дорогая, а затем простонала: «Ах, я не сомневаюсь, что скоро они захватят Петроград». А ясказала ей: «У меня не настолько обширные познания в географии, как мне хотелось бы, но мне представляется, что от Перемышля до Петрограда довольно далеко». Тогда кузина София снова вздохнула и простонала: «Я разочаровалась в великом князе Николае» [70]. — «Постарайся, чтобы он об этом не узнал, — сказала я. — Он, вероятно, очень расстроился бы, а у него и без того сейчас полно неприятностей». Но сколько ни вкладывай сарказма в свои слова, подбодрить кузину Софию невозможно, миссис докторша, дорогая. Она вздохнула в третий раз и простонала: «Но русские стремительно отступают», а ясказала: «Ну и что из того? Им есть куда отступать, разве не так?» Но все равно, миссис докторша, дорогая, хоть я никогда и не призн аюсь в этом кузине Софии, положение на восточном фронте мне ненравится.

Оно не нравилось никому, но все лето русские продолжали отступать… это выглядело как затянувшаяся агония.

— Я все спрашиваю себя, настанет ли такой день, когда я снова смогу ожидать прихода почты спокойно… о том, чтобы ожидать его с удовольствием, не может быть и речи, — сказала Гертруда Оливер. — Мысль, которая преследует меня днем и ночью, — удастся ли немцам полностью разгромить русских, чтобы затем бросить всю их восточную армию, окрыленную победой, на Западный фронт?