Рим 2. Легионы просят огня

Качаю головой. Нет. Падучая не смертельна — если не откусить себе язык, конечно, и не захлебнуться кровью…

И общаться с женщиной она не мешает.

Тут явно было нечто иное… Но что?

— Врач? Где, говоришь, он нашел врача?

— В Ализон. Он не врача находить… он находить философ. Тайна чтобы.

Я киваю.

— Как его зовут, этого философа?

Она качает головой. Впрочем, я и не рассчитывал.

— Римлянин Гай, — говорит Туснельда торжественно. — Твой брат, чтобы идти туда, надеть… надевать военную одежку. Грязный старый плащ. Как римский солдат.

Молчание. Мы стоим и смотрим друг на друга.

Я улыбаюсь, хотя мне хочется плакать.

* * *

— Квинтилион, — говорю я. — У меня к тебе еще одна просьба…

Управитель кланяется. Лицо невозмутимое.

— Как прикажете, господин легат. Готов исполнить любое ваше желание, господин легат.

Мгновение я медлю. Затем открываю рот, но Квинтилион меня опережает:

— Вам снова нужны молоток, веревка и центурион Тит Волтумий?

— Гм.

Пожалуй, насчет Тита Волтумия стоило бы подумать. Помощь старшего центуриона в прошлый раз мне очень пригодилась…

— Спасибо, но… нет. В этот раз мне будет достаточно шерстяного солдатского плаща. Такого, знаешь, погрязней и попроще…

— Понятно, господин легат, — говорит Квинтилион. — Уже бегу.

Но с места не двигается. Ждет.

— Хорошо, хорошо, — говорю я. — Возьмешь деньгами или сведениями?

— Лучше информацией.

— Вот ты хитрец. Почему информацией? Откуда ты знаешь, что она того стоит?

Улыбка Квинтилиона приторна, как груша в меду.

— Иначе вы бы не предложили мне денег.

* * *

Сегодня вечером я напьюсь, думает он. Опять. Или снова. Но напьюсь.

Легионер Секст по прозвищу Победитель расправляет широкие плечи. Виктор. Какая насмешка…

— Сколько женских сердец ты покорил сегодня? — кричат из толпы.

— Только не ошибись палаткой! — хохочут. — А то знаем мы тебя…

— Нет, нет. В этот раз он не промахнется. Он зайдет сразу в палатку нового легата и…

Секст усмехается. Вытягивает перед собой волосатые руки, растопыривает пальцы.

— А если поймаю? — спрашивает он. — Я могу.

Аккуратно сжимает кулаки. Огромные. Такими можно пробить кирпичную стену.

— Ой, только не это, доблестный Виктор! — дерзкий голос. Толпа "мулов" стонет от смеха. — Только не это… Мне не вынести столько любви. Ты такой си-и-ильный.

Сволочи, думает Секст. Стоило один раз по пьяни совершить глупость, и уже не отмоешься. Виктор! Победитель! Ради всех богов, чрево Юноны, задница Юпитера! Секст Победитель — вот издевка, так издевка…

Он делает рывок, несколько легионеров падают, отшатнувшись. Строй прогибается. "Мулы" ревут от смеха, особенно те, что упали. От чудовищного грохота половина Ализона должна проснуться.

— Ты такой стра-а-астный сегодня, — снова голос из толпы. — Мне не вынести столько страсти, доблестный воитель. Недаром тебя зовут…

— Виктор! — хором кричат легионеры. Сволочи. Секст отталкивает ближайшего "мула", замахивается… Легионер приседает в испуге, вокруг хохочут еще громче.

— Да, я сегодня в ударе, — говорит Виктор и опускает кулак. Если не можешь посмеяться над собой, тебя в легионе заклюют. — Зовите меня Юпитер Громовержец. Я крут.

— Он сегодня покроет и корову! — опять тот же голос. — Да что корову… Носорога! Слона! Жирафа!

"Ну, я тебя найду", думает Секст. Обещаю. В легионе все тайное быстро становится явным. В том числе — имя шутника.

Самое обидное, я не помню, что тогда произошло, думает Секст. Вот если бы вспомнить… Тогда бы я знал, что ответить.

— Пока, зелень! — он машет рукой, поворачивается и идет.

— Останься с нами, доблестный Виктор! — кричат сзади. — Как же мы без тебя?

Он шагает, не оглядываясь. В темноту.

На Ализон опускается ночь.

Глава 3. Философ и Атлантида

Военный плащ легионера называется сагум.

Он колючий и грубый, у него мягкий кисловатый запах старой вещи.

Этот запах кажется мне родом из детства — очень деревенский. Мы тогда жили на вилле у бабушки, где-то возле Капуи.

Я выходил во двор и видел горы. Я возвращался в дом и видел горы через окно. Я закрывал глаза, и там снова оказывались горы. В общем, горы там были везде.

Снежные вершины в голубой дымке.

Детство. Тогда было очень много света.

Словно с годами свет из твоей жизни уходит. Сейчас даже в самый ясный день того ощущения наполненности не бывает. На нашем солнце — пятна.

Они появляются в тот момент, когда мы в первый раз надеваем взрослую одежду, и растут с годами. Чтобы заполнить весь солнечный диск. Когда-то солнце было чистым и ясным, но с годами обветшало, обросло слоем пыли и натянуло ветхую дырявую хламиду.

К чему клоню?

Правда всегда одна…

Все проходит.

* * *

Ализон, римская столица варварской Германии. В квартале у Водяных ворот — ветер. Стиснутый с двух сторон домами, по узкому руслу улицы, он мчится все быстрее и быстрее, чтобы, наконец, влететь мне в лицо. Вместе с пылью и мусором. Я моргаю. Сплевываю. Глаза слезятся. Проклятье!

Вонь страшная, хотя, казалось бы, канализация и водопровод в Ализоне — сделаны по римским стандартам.

Странно. Мы пришли сюда надолго…

А воняет по-прежнему.