Рим 2. Легионы просят огня

— Мирца! — вдруг орет он. Я вздрагиваю.

От этого крика всю пыль внутри таверны встряхивает в воздухе и ударяет о стену. Бум.

— Дай ему колбасы!

— Жареной, — напоминаю я.

— Жареной, — повторяет хозяин "Счастливой рыбы", затем смотрит на монету так, словно видит ее впервые:

— Римские?

Проклятье. Отличный ход, Гай. Вместо оккупационных денег — с пометкой VAR, которые чеканят для солдат легионов — я дал хозяину монету с лицом юного Августа. Такая стоит в полтора раза больше.

И стоило, спрашивается, разводить комедию с переодеванием?!

— Да. Сам чеканил, — говорю я. — Веришь?

Хозяин хмыкает. И я, наконец, понимаю, что улыбающуюся свинью на вывеске тоже рисовали с хозяина.

— Мирца! — орет он. Я снова вздрагиваю. Рабыня, которую я встретил на улице, подходит к нам, вытирая руки полотенцем. Красивая.

— Чего? — у нее слегка подсевший, грудной голос.

— Дай господину жареной колбасы, ленивая корова.

* * *

Мирца приносит глиняную тарелку с почерневшей от жара колбасой. Колбаса скворчит. Там, где кожица лопнула, виднеется розовое мясо. Как при ожоге.

Мне едва не становится плохо.

Мирца ставит передо мной чашку с соусом. Резко пахнет уксусом и медом. И чесноком.

— Ешь, солдат, — говорит девушка. И добавляет вполголоса: — И уходи.

Я поднимаю голову, улыбаюсь глазами.

— Скоро уйду.

Когда она поворачивается, я накрываю ее руку своей.

— Подожди.

— Солдат, — произносит она тихо, не поворачивая головы. — Отпусти.

— Мы оба знаем, что я не солдат. Скажи мне кое-что. Пожалуйста.

Мирца выпрямляется.

— Сейчас тебе будет плохо, — предупреждает она.

— Наплевать. Если бы у меня были ожоги — как у твоего хозяина, то…

— То что?

— К кому лучше обратиться? Здесь есть лекарь?

— Солдат, отстань…

— Ты красивая.

Мирца вздыхает. Судорожно, словно я ее ударил.

— Помоги мне, Мирца. Я прошу.

— Ешь свою колбасу, солдат.

— Верно сказано, — мужской голос. Я поднимаю взгляд. Затем — откидываюсь назад, прислоняюсь к стене затылком.

— Правда? — говорю я.

— Правда. Клянусь мужскими частями Юпитера!

В первый момент кажется, что передо мной — близнецы. Оба в грубых коричневых туниках, рослые, квадратные. Я оцениваю чудовищные мышцы правой руки у одного из близнецов. Впечатляет. Гладиатор или атлет? Для атлета он чересчур уродлив. Шрам через бровь и на носу мозолистая прослойка — такая остается от долгого ношения самнитского шлема.

Гладиатор.

Второй — из той же породы, но еще шире в плечах. Шея толщиной с храмовую колонну.

Сцилла и Харибда, чудовища из "Одиссеи". И теперь мне, как Одиссею, предстоит пройти между ними…

Желательно сохранив при себе как можно больше частей своего тела.

— Брат, — я делаю знак Большой школы, по-особому складывая пальцы. Этому меня научил Фессал, наставник и телохранитель моего младшего брата — Квинта. У гладиаторов свои тайные общества, куда посторонних не пускают. Но есть и черный ход для таких настырных, как я. — Я пришел с миром, брат.

Близнецы переглядываются. У широкого часть уха отрублена, розовеет шрам.

Первый из близнецов улыбается:

— Правда?

От такой улыбки впору взобраться повыше на дерево. Или вину превратиться в уксус. Мирца за спинами близнецов подает мне страшные знаки. Съедят они меня, что ли?

— Какая школа? — говорю я. — Ага, сейчас вы скажете: не твое дело.

— Не скажем, — говорит широкий и открывает рот, чтобы рассмеяться. Выходит у него довольно пугающе.

— Садитесь, прошу. Выпейте со мной.

Близнецы занимают место напротив. Лавка под ними жалобно скрипит, стол сдвигается. Еще бы. Гладиаторы, получившие подготовку в настоящей, хорошей школе с правильным питанием — чаще всего великаны.

Высокий протягивает правую руку через стол. Она чудовищно большая, гладкая, без волос, и длиннее левой на пол-ладони минимум. По такой лапище легко опознать профессионала.

Мы пожимаем друг другу запястья.

— Школа, говоришь? — Старший хмыкает.

— Да.

— Школа Галлов. А этот малыш, — он кивает в сторону рубленноухого, — из Капуи, из школы Менавра.

— Зачем вы здесь?

— Деньги, — Старший ухмыляется. Шрамы приходят в движение. На удивление, от улыбки его лицо становится добродушным. — Римские Игры. Пропретор хочет сделать гостям красиво.

Младший кивает. Я невольно смотрю на его обрубленное ухо.

— А мы не против. Мы любим делать красиво… когда платят по красоте.

Возвращается Мирца. Ставит на стол кувшин с вином и чашу, наклоняется ко мне.

Шепчет:

— Шел бы ты отсюда, солдат.

А мне смешно.

Хорошие ребята. Понятные мне.

Я многого в этой жизни не понимаю. Так пусть хоть что-то приносит мне душевный покой. Вот эти ребята, кровь на острие меча и песок арены…

И крики толпы.

Нет, я не гладиатор. Я никогда не дрался на настоящей арене.

Но я видел, как кровь многих достойных бойцов впиталась в песок. Там все было просто и понятно.

Я отодвигаю тарелку, поднимаюсь:

— Пора мне. Удачи, парни.

— Бывай, солдат.

* * *

За столом рядом с дверью режутся в латрункули. Рыжий играет черными, его приятель, сидящий ко мне спиной — белыми. Колоритная парочка.

И, кажется, рыжий уже загнал "орла" противника в ловушку.

Я иду к выходу. В последний момент один из игроков вскакивает и загораживает мне дорогу.