Рим 2. Легионы просят огня

Он встает и выпрямляет спину. Его осанке и благородству облика может позавидовать Гай Юлий Цезарь.

— Вы позволите мне говорить в свою защиту, пропретор?

Вар задумчиво касается губ кончиками пальцев. Он сидит в кресле и слушает.

— Конечно, конечно.

— Спасибо, пропретор. — Арминий выходит в центр палатки. Гул ветра торжественно вторит каждому его шагу.

Арминий оглядывает атриум. Сегест, белый от ярости, сидит на скамье обвинителя. Дерево скрипит, словно с трудом выдерживает тяжесть его гнева.

— Римляне! Воины! Посмотрите на этого человека, — говорит Арминий на чистейшей, чеканной латыни. Взгляды обращаются на Сегеста. — Кого вы видите? Варвара? А ведь перед вами — римский гражданин, всадник, имеющий право носить золотое кольцо. Доносчика? А ведь перед вами — искатель правды, ревнитель законов! Может быть, вы видите перед собой вздорного, капризного отца-тирана? Что вы! Ваши глаза вас обманывают! Перед вами — отец нежный и заботливый…

Арминий говорит, люди слушают.

— …Только этот человек прав, а вы, я, наши глаза, наши уши, наш разум, наше чувство справедливости — все мы ошибаемся. Не так ли, Сегест?

Я качаю головой. Блестяще. Не споря ни с единым словом Сегеста, брат обратил все аргументы царя хавков в пыль.

Под бурные — и настоящие! — аплодисменты Арминий благодарит слушателей и садится. Взгляды обращаются на пропретора. Теперь он должен вынести приговор.

Молчание длится.

Зрители ждут, участники ждут. Где-то за стеной палатки продолжает хлопать на ветру знамя когорты. Я представляю: алое пятно бьется на фоне предгрозового неба…

— Я прошу дать мне время на размышление, — говорит Вар слабым голосом. Лоб блестит от испарины. Пропретор без сил опускается в кресло. — В уединении, прошу меня извинить… Позже я объявлю свое решение.

* * *

Нужно ждать, напоминаю я себе. Просто ждать. Квинтилий Вар, пропретор провинции Великая Германия, размышляет.

Скоро он вынесет свое решение.

А мне нужно отвлечься.

Я возвращаюсь в свою палатку и говорю бенефициарию:

— Позовите ко мне легионера Виктора из первого манипула второй когорты.

Тот салютует и выбегает прочь. Хлопает клапан.

Через некоторое время появляется Виктор. Огромный легионер ухмыляется, салютует.

Я киваю.

— Ты-то мне и нужен.

— Легат, намечается что-то интересное? — Виктор оживлен и весел. — Обещаю, я не подведу…

— Подожди немного.

Я заканчиваю писать, откладываю перо. Поднимаю голову:

— Виктор, я все не могу понять. Может, ты мне поможешь? Что ты делал в тот вечер в Ализоне? У тебя была увольнительная?

Рослый легионер молчит. Лицо странное. На жаргоне гладиаторов это называется "сбить с позиции".

— Легат, я…

Понятно. Что ж, это многое объясняет.

— Ты был в самоволке, верно, Виктор? Можешь не отвечать, просто кивни.

Легионер обреченно кивает. Я смотрю на него:

— И что мне с тобой делать, Виктор?

— Легат… я… — он вспоминает, как должен поступать в этом случае солдат. Легионер вытягивает по струнке, лицо каменное. — Виноват! Готов понести наказание, легат!!

От раскатов мощного голоса звенит в ушах. Я морщусь.

— Тише, Виктор. С одной стороны, ты действительно заслуживаешь сурового наказания… но с другой: ты очень вовремя выручил меня в трудной ситуации. Так что теперь я, как твой командир и как человек, тобой спасенный, нахожусь в некотором затруднении. Понимаешь, Виктор? Как твой легат, я не могу спускать нарушение дисциплины, но также я должен вознаграждать мужество и храбрость. Ты достоин венка за спасение товарища в бою. И наказания розгами — за неподчинение приказу. Как нам быть?

Я некоторое время молчу. Изучаю перо на просвет. Стеклянная палочка критской работы, с витыми бороздками для стекания чернил. Отличная вещица…

Жду, пока Виктор представит себе возможные исходы.

Легионер выпячивает грудь.

— Как прикажете, легат! — орет он.

— Ну-ну, тише. Я рад, что ты согласен. Подожди минутку.

Я заканчиваю писать. Сворачиваю одну бумагу в трубочку, затем другую, передаю рабу. Эйты запечатывает каждую восковой печатью.

— Вот тебе две записки. Одну отнесешь к легионному палачу, другую — в канцелярию. Можешь сделать это в любом порядке, разрешаю.

— Легат, — начинает Виктор и замолкает. О чем тут говорить? Эйты вручает ему свитки. Огромный легионер растерянно держит их в руках, словно не зная, что с этим делать. — Разрешите выполнять?

Я говорю:

— В одной записке — награда, в другой — наказание. Смотри, не перепутай, арматура. Можешь идти.

Подмигиваю легионеру.

Лицо Виктора — на него стоит посмотреть в этот момент.

* * *

Отвращение к жизни — это болезнь коренных римлян.

Суровые, жестокие, безжалостные римляне. Так о нас говорят во всех завоеванных землях.

Строгость или жесткость — что для настоящего римлянина одно и то же — у нас в почете.

Мы ценим это выше красоты. Выше доброты или какой-то там нежности…