Рим или смерть

Командир батальона, Лучано Манара, потребовал у генерала Удино аудиенции. Как и все нувориши [Н у в о р и ш (франц.) – богач-выскочка], Удино питал почтение к потомственной аристократии. Он принял Манару любезно, завел изысканную беседу и принялся расспрашивать его о последних салонных новостях. На это Манара вежливо отвечал, что давно не был в свете и потребовал не чинить его батальону препятствий к высадке. Удино потемнел в лице.

– Ведь вы, граф, ломбардец, не так ли? – ледяным тоном спросил он.

– Да, конечно, – ответил Манара.

– Так почему же вы, ломбардец, хотите вмешаться в дела Рима?

– А почему вы, француз, вмешиваетесь в дела Рима? – задал встречный вопрос Манара.

– Мы намерены лишь опередить австрийцев и водворить там порядок. И как только успеем в своем предприятии, вернемся на родину.

Манара молчал, не сводя с Удино пристального взгляда.

– Бон [Хорошо (франц.)], – сказал наконец Удино. – Разрешаю вам, майор, высадиться на берег, но не в Чивитавеккьи, а южнее – в Анцио. При одном, однако, условии – обещайте до четвертого мая оставаться вне Рима.

– Генерал, – ответил Манара, – я не унижусь до лжи, долгу своему я не изменял и никогда не изменю. Теперь я служу в армии Римской республики и подчиняюсь ее военному министру. А дать слово и его не сдержать? Извините, генерал, но такого бесчестного поступка я не совершу.

Под удивленными взглядами свиты Удино он поднялся и покинул гостиную.

На другой день берсальеры Манары высадились в порту Анцио и самым ближним путем, проселочными дорогами, направились к Риму.

К тому времени легион Гарибальди уже вступил в Вечный город. До Рима они добрались на третий день, все в пыли, усталые, прокаленные уже набравшим силу апрельским солнцем. Перед городскими воротами легионеры, однако, подтянулись, браво расправили плечи и дальше шли, бодро печатая шаг, словно на параде. На узких улочках толпился народ, в воздух взлетали шляпы и фуражки, женщины размахивали платками, малыши хлопали в ладоши и то и дело выбегали на дорогу. Гремел оркестр, но и его заглушали радостные крики толпы: «Вот он! Вот он! Эввива, эввива Гарибальди! Мы спасены!»

Казалось, весь Рим высыпал на улицы. Но так только казалось. Рабочие военных мастерских из бронзы и меди церковных колоколов отливали пушки, саперы минировали мосты и срубали у бастионов деревья, чтобы батареям легче было вести огонь, добровольцы воздвигали баррикады из бочек, срубленных деревьев, чугунных решеток, мешков с песком.

А легион Гарибальди уже вливался в Корсо, главную улицу Рима. И здесь народ стоял по обеим сторонам, оставив легионерам лишь узкий проход. Внезапно толпа расступилась – навстречу Гарибальди скакал во весь опор военный министр Авеццана с почетным конвоем. Гарибальди и Авеццана крепко обнялись, не слезая с коней.

– Наконец-то, – выдохнул Авеццана. – Я боялся, не успеете, враг у ворот. – И уже громко, обращаясь ко всему легиону: – Гарибальдийцы! Рим верит вам. Так покажите же, что вы достойны прежней вашей славы! Пусть все узнают, что в итальянских сердцах жива древняя доблесть!

Легион ответил дружно:

– Ур-ра Римской республике!

До начала войны оставалось два дня.

Гарибальди и Сакки неторопливо шли по Риму, все больше удаляясь от центра. Позади остались широкие, мощенные булыжником площади Венеция и дель Пополо, аристократический Корсо, древний Форум.

Уже там Гарибальди поразило, в какое запустение пришел Вечный город, некогда столица всемогущей Римской империи.

Форум с его полуразрушенными, но все еще величественными храмами стал местом, где прачки сушили белье на развешанных меж мраморных колонн веревках. А рядом был огромный бычий рынок.

Ранним утром крестьяне из Чочарии и Романьи пригоняли сюда на продажу коров и быков. Оставляли сыновей-пастушков приглядывать за ними, а сами садились в кружок прямо на траву и в ожидании покупателей закусывали и распивали прохладное домашнее вино. За вином и беседой они порой забывали покормить оголодавших быков и коров, и те начинали яростно реветь.

На берегу Тибра, у самой мутной воды, тоскливо жались друг к другу лачуги бедняков. В непогоду и половодье их заливало, и тогда вниз по реке плыли матрацы, подушки, столы, стулья и прочий скарб этих бедолаг.

В кварталах Трастевере, где жили ремесленники, возчики, каменщики, мелкие торговцы, после дождя в открытых сточных канавах копилась и бурлила черная вода, и босоногие мальчишки радостно бегали по лужам.

Вся жизнь трастеверинцев протекала на улице. Здесь они обедали целыми семьями; здесь же гончары обжигали горшки и вазы, а рядом крестьянки из Чочарии, совсем недавно перебравшиеся в город со всем своим немудреным скарбом и скотом, доили коров и разносили по домам свежее молоко. Тут же поссорившиеся соседи выясняли на кулаках отношения, а немного спустя, обнявшись, шли в ближайшую остерию распить бутылку вина «Кастелли».

На перекрестках главных улиц нищие не просили, а прямо-таки требовали милостыню. И попробуй не дай – осыпят тебя отборной бранью.