Рим или смерть

Римские берсальеры, разбуженные грохотом и пальбой, вскочили с постелей и увидели наведенные на них ружья и пистолеты. Лишь самым сметливым и ловким удалось выпрыгнуть через окна двух верхних этажей в сад. С криком: «Измена, к оружию!» – они помчались к вилле Четырех Ветров. Ее защитники успели разобрать ружья и встретили французских егерей огнем. Но французов наступала целая бригада, а обороняли виллу два батальона. По шесть французов на одного защитника виллы! Трижды сходились враги врукопашную, повсюду: в саду, у статуй и парапета, на мраморной лестнице – валялись трупы. И некому было их убирать.

Не помогла римлянам их беспримерная отвага – слишком неравными были силы. Только горстка храбрецов сумела пробиться к вилле Вашелло, последнему опорному пункту перед крепостными стенами. Если падет и она, французы ворвутся в город и захватят незащищенный правый берег Тибра. Тогда дни республики сочтены.

Так бы и случилось, если б не Гарибальди.

Едва Даверио его разбудил, Гарибальди вскочил и начал натягивать сапоги, проклиная Удино на чем свет стоит.

– Беги в монастырь, буди волонтеров! – приказал он Даверио. – Встретимся у ворот Сан Панкрацио.

Однако волонтеры уже были на ногах. Их подняла с постелей артиллерийская канонада – это французские полевые орудия с захваченной виллы Четырех Ветров повели прямой наводкой огонь по Вашелло. Причудливой своей формой вилла эта напоминала бриг. Римляне потому ее и назвали «Вашелло» – корабль. Сейчас этот корабль попал в беду. Ядра и снаряды успели разрушить колоннаду и пробить дыры в массивных каменных стенах. Вилла окуталась густым дымом, и ее защитники через окна верхних этажей стреляли наугад по вспышкам вражеских ядер. Счастье еще, что с бастиона Мерлуццо эмигрант Лавирон, командир батареи, посылал снаряд за снарядом по своим соотечественникам, ставшим его врагами…

С момента внезапной вероломной атаки французов прошло всего два часа, а французы уже заняли две ключевые позиции – виллы Памфили и Четырех Ветров. Чудом держалась только вилла Вашелло, но и ее французские батареи безжалостно и методично разрушали.

Гарибальди стоял на самом верху бастиона Мерлуццо и рассматривал в бинокль позиции французов.

– Генерал, – обратился к нему полковник Галлетти, – малейшее промедление нас погубит. Не отобьем виллу Четырех Ветров сейчас – вообще не отобьем.

– Знаю, – ответил Гарибальди, – вот подвезут патроны, и начнем контратаку.

Внешне он был совершенно спокоен, в нем словно копилась взрывная энергия для штыковой атаки, в которую он водил своих волонтеров сам. Он смотрел на виллу с уже разрушенными балконами и тремя огромными черными дырами на последнем, четвертом, этаже и понимал, как трудно будет взять ее штурмом. Мало того, что стоит она на высоком, поросшем деревьями холме, сама дорога от крепостной стены голая, без единого кустика. Да вдобавок узкая – одна повозка еле проедет. А дальше, за воротами виллы, – садовая аллея. Короткая, каких-нибудь метров четыреста, но все время вверх и вверх, до самой парадной лестницы. А еще надо выбить французов из всех четырех этажей. Такое и отборным частям едва ли под силу. У него же в отряде студенты, таможенники, юнцы из римских кварталов. Но виллу надо взять или погибнуть! Мы должны, обязаны показать всем, и врагам и друзьям, на что способны солдаты свободы. Или погибнуть. Это «или погибнуть» неотвязно преследовало его.

Ездовые на мулах подвезли патроны и снаряды для батареи Лавирона. Можно начинать!

Гарибальди вскочил на коня, поднял руку, крикнул:

– Вперед, мои храбрецы! – и пришпорил коня.

Из ворот Сан Панкрацио он вылетел на своем Уругвае первым, но уже неслись по каменистой тропе, обгоняя его, Даверио, Мазина, Биксио, верный Агуяр, уланы. Они неслись лавиной, и тот, кого настигала пуля, последним предсмертным рывком бросал коня в кусты, открывая тропу уцелевшим. А за штабом Гарибальди и эскадроном улан Мазины с хриплым криком «А, а-а!» бежали волонтеры, студенты, таможенники – весь легион.

Конники, зарубив на скаку аванпосты французов, ворвались через каменную ограду в парк и поскакали по аллее прямо к вилле. «Аллеей смерти» окрестили ее в тот страшный день гарибальдийцы.

На невысокой каменной ограде, опоясавшей парк, стояли огромные терракотовые вазы с апельсиновыми деревьями. Укрывшись за этими вазами, французские егеря и зуавы с двух сторон простреливали центральную аллею.

Упал в траву сраженный пулей Даверио, еще ниже пригнулся к холке коня раненный в бок Биксио, осколком картечи сбросило наземь Мазину. Но уже набегали на французских стрелков волонтеры, поднимали их на штыки, кололи пиками, крушили прикладами. Вот уже Биксио, а за ним Гарибальди и уланы Мазины врываются на парадную лестницу, а оттуда на первый и второй этажи. Взметнулись сабли и обрушились на обезумевших от ужаса французов. Настал их черед прыгать через окна в сад, в горящие заросли дрока, на сломанные кусты роз и жимолости.

Было семь часов тридцать минут утра, когда Гарибальди послал в Рим фельдъегеря с лаконичным донесением: