«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы

А н д е р с о н. У них и без меня хватает поклонников — как у всех саморекламщиков. Но мне-то что за нужда вступать в хор рыночных зазывал? Брошу всю эту писанину в печку.

Д о к т о р. Может, мне стоит на какое-то время забрать к себе твою тетрадь — покуда тебе не придет охота вновь взяться за перо? Может, это осень наводит на тебя тоску?

А н д е р с о н. Нет, я люблю осень. Люблю за справедливость — она вносит порядок в природу. И тоску она не наводит. Лишь указывает границы моих возможностей. Не лезь в литераторы, Андерсон! Ты всегда брался лишь за то, в чем знал толк. А это не твоего ума дело.

Д о к т о р. Советует мне уйти в отставку, а сам тоскует, как сытый кот в рыбной лавке. Если уж тебе сочинительство не в радость — чем прикажешь мне заняться? Нет уж, лучше буду возиться с ожогами, а если повезет, то и с утопленниками; надеюсь, начальство еще какое-то время потерпит меня хотя бы в роли «пляжного доктора» и разрешит по-прежнему замещать этих ученых стиляг в поликлинике. А ты напишешь толстую книгу о мореплавателях. И в последней главе изобразишь отслужившего свое старого эскулапа, ничего не видавшего в жизни, кроме недугов плоти, жертвой которых и сам в конце концов стал.

А н д е р с о н. Эту главу тебе пришлось бы писать самому. А вообще-то я и тебя там помянул.

Д о к т о р. За какие такие грехи?

А н д е р с о н. А кто по доброте душевной давал справки о болезни матросам, предпочитавшим провести рождество и Новый год на суше?

Д о к т о р. Ты меня обижаешь, Андерсон. Выбрось это место.

А н д е р с о н. Никто и не догадается, что речь о тебе.

Д о к т о р. Тогда что толку упоминать? Я такую книгу и в руки не возьму.

А н д е р с о н. Значит, мне следовало назвать тебя полным именем?

Д о к т о р. Но уж конечно не по поводу этих справок. А хотя бы в связи с тем, что я, как философ… Что мы с тобой постоянно встречаемся и за рюмкой вина обмениваемся…

А н д е р с о н. …деревенскими сплетнями. Нет уж. На философов мы оба не тянем. Дохлые финвалы, прибитые волной к берегу, — вот мы кто. И если наши туши не поторопятся разделать, из нас не выварят уже ни капли китового жира; чайки и то побрезгуют такой падалью.

Д о к т о р. Веселенький получился вечер.

В кухню[5], где находится К а р о л а, входит  с т а р у х а. Возраст старухи определить трудно. На ней вконец заношенное длинное кожаное пальто, из-под которого выглядывают тренировочные штаны, заправленные в короткие грубые сапоги. На голове старый кожаный шлем, какой раньше носили мотоциклисты, на руках — варежки, обрезанные так, что пальцы выглядывают наружу. Она ставит корзину на кухонный стол.

С т а р у х а. Принесла тебе грибов, Каролочка. Последыши. Ветер переменился, морем пахнет. Видать, к шторму. Короткая осень — к долгой зиме. Наши-то, деревенские, опять ко мне пристали — все насчет этой самой культуры. Покажи, мол, да покажи им, как вязать чехольчики на яйца, а как — норвежскую вязку. И все под магнитофон — орет, хоть уши затыкай. А эта, что из района, еще и газетку вслух читает. Нет ли у тебя глоточка тминной? На газеты-то мы и так все подписаны. А начальство говорит, мол, читать-то вы читаете, да только заднюю страницу — про похороны, про свадьбы, да про поросят на продажу, а передняя, мол, тоже очень нужная — там все про политику и прогресс пишут. Хороша водочка! Может, и ты разок к нам заглянешь? А что, у нас славно, культурно так время проводим. Который уж год тебя зову, а ты все дома сиднем сидишь. Характер такой, видать, да и чехольчики эти тебе ни к чему. А вот развлечься нечем. Я и решила — может, еще передумаешь? Да ты не бойся, это одно название, что кружок культуры, а на поверку выходит — простым вещам учимся, еще как в жизни-то пригодятся. За корзинкой я потом как-нибудь забегу. Привет отцу. (Уходит.)

А н д е р с о н. Зачем обманывать самих себя теперь, на пороге могилы? Я-то надеялся, что, взявшись писать книгу о своей жизни, проживу ее как бы заново. Ведь было в ней много такого, о чем вспомнить приятно. Но прожить жизнь заново оказалось не так-то просто. Вспоминается и тяжелое, и горькое, и хочется о чем-то умолчать, да совесть не позволяет, потому что без плохого и у хорошего не тот вкус. И вся радость испорчена.

Д о к т о р. Из-за Прилльвица? Ты не виноват в его гибели. И ни в чьей гибели не виноват. Это официально доказано.

А н д е р с о н. Когда судно идет ко дну и только капитану удается спастись, возникают вопросы, которые не рискнет задать ни один суд. Их задаешь себе сам. И каков же ответ?

Д о к т о р. Говорил ты об этом с Каролой?

А н д е р с о н. С той поры ни разу.

Д о к т о р. Винит она тебя в гибели жениха?

А н д е р с о н. Вроде бы нет.