«Рим, или Второе сотворение мира» и другие пьесы

Ж е н н и. Да, ею я интересовалась бы в последнюю очередь. Оставайся со своей берлинской лазурью и кровяной солью, с Фогельзангом и Тойниц-Цоссеном и его немытыми рожами, но позволь мне, пожалуйста, заниматься моими делами. Я никогда не забывала, откуда я родом. Ты знаешь, что я питала чувства к Виллибальду Шмидту. Но я вышла за тебя потому, что была бедной девушкой, а он жалким студентом, который в лучшем случае мог бы стать профессором. Что бы там ни говорили, с моей стороны это было жертвой. Пусть моим детям будет лучше. Мои сыновья не должны лишаться того, что может дать только общество: богатства и поэзии. Богатством владеет Отто, а поэзия ждет теперь Леопольда. Это означает для меня новые жертвы, которые разделишь и ты — разумеется, лишь постольку, поскольку это будет касаться твоего кошелька. В моих сыновьях я хочу еще раз увидеть себя молодой, как сорок лет назад. Ведь сыновья принадлежат мне, как деньги тебе.

Т р а й б е л ь. Значит, наш брак имел лишь один смысл — осуществить твои честолюбивые замыслы?

Ж е н н и. Я бы так не сказала. Скажи лучше, что ты был другом, который помогал мне осуществлять мои идеи. Это, я думаю, нечто очень хорошее и очень редкое. То, что ты для меня делал, можно почти назвать любовью.

Т р а й б е л ь. Это и была любовь.

Ж е н н и. Тем лучше.

Т р а й б е л ь. Надо сказать, что я несколько обескуражен. Я прожил с тобой полжизни, а хватило всего полчаса, чтобы разрушить твой образ, который я сам себе создал.

Ж е н н и. Ты заговорил, как поэт, но слишком поздно. Поэт был бы мне нужен на сорок лет раньше. Но тогда был лишь мелкий фабрикант Трайбель со своими деньгами. Их было достаточно, чтобы я согласилась распрощаться с моей овощной идиллией и подняться до уровня берлинской лазури. Их было недостаточно, чтобы пробиться к небесной лазури и солнечному золоту высших слоев общества — этим мне хотелось бы намекнуть, что и я владею поэтическими образами. Поэтические образы, поэзия — в этом ты меня обманул. Мне хотелось когда-нибудь сказать тебе правду — сегодня я ее сказала. Я была бедной девушкой, когда ты взял меня замуж. Рядом с тобой я и осталась бедной. Я бедная женщина. Мои бриллианты, Трайбель!

Трайбель подносит ей шкатулку с драгоценностями, и пока Женни украшает себя бриллиантами, он принимает безумное решение: снова достает сигару и, пыхтя, закуривает.

Перемена декораций.

Коридор, из которого ведет дверь в предположительно расположенную сзади «студию» Леопольда. Нам надо представить себе эту — пока еще невидимую — «студию» как комнату, которую Женни выделила своему младшему для размещения его коллекций: бабочек, почтовых марок, оловянных солдатиков, пустых бутылок, пустых табакерок и тому подобного, — комнату «для игр» и «для мечтаний», поэтому там стоит и старый диван. Прежде здесь была гладильная, о которой все еще напоминает огромный прусский орел над дверью, украшенной прекрасным изречением верноподданной кайзера и кайзеровского двора Женни:

«Под крыльями сего орла
утюг летает как стрела».

Справа расположены хозяйственные помещения, слева, мимо гардеробной для гостей, попадаешь в холл.

Л у и з а (пряча что-то под фартуком, быстро выходит справа и робко стучит в дверь Леопольда). Сударь! Сударь! (Стучит снова.) Сударь!

М ю т ц е л ь (выходит слева, останавливается сзади Луизы и откашливается). А ты чего тут ищешь, дочка?

Л у и з а. Я не ваша дочка, господин Мютцель.

М ю т ц е л ь. Если бы ты была ею, я лучше бы присматривал за тобой, чем твой отец.

Л у и з а. У меня нет отца.

М ю т ц е л ь. Тогда я удивляюсь, почему барыня наняла тебя.

Л у и з а. Она сказала, что я в этом не виновата.

М ю т ц е л ь. Барыня у нас современная женщина. Но было бы благоразумнее, если бы ты не вертелась тут постоянно. Я уже давно за тобой наблюдаю.

Л у и з а. Мне протежирует барыня. А вам нечего за мной шпионить. И сама скажу ей, если мне что-то не понравится.

М ю т ц е л ь. Ты глупа, дочка. Я служу моему барину.