"Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"

— За пять дней до Рождества Рита с супругом приезжали сюда, чтобы поздравить. Они принесли извинения по поводу того, что не смогут провести праздничную ночь со мной… Их пригласили к себе какие-то очень важные для карьеры Элмера друзья… — Паола взяла четки, стараясь вернуть сдержанность и самообладание. — Я способна понять это. И даже то, что Рита попросила у меня «голубого принца». Она сказала, что с этого дня камень «будет жить дома, оберегая их очаг и будущего ребенка»… — Слезы вновь покатились по щекам Паолы. Четки не помогли, — она с силой сжала агатовые нити в ладони.

— Ваша дочь решила хранить бриллиант дома?! Где же он сейчас, в квартире Вествуда? — подскочил Курбе, не ожидавший такого поворота событий.

— Разумеется, нет. Рита отнесла камень в сейф банка «Грамо», где мы всегда хранили наши бумаги. Директор банка подтвердил это. Перед Рождеством, когда я справлялась о визите дочери. Да, да, перед самым Рождеством.

Курбе едва удержался, чтобы не кинуться к телефону немедля. Но он постарался сохранить спокойствие.

— Кто может извлечь «голубого принца» из вашего фамильного сейфа? спросил он Паолу, уже представляя себе ответ.

— Теперь я. Конечно же, я. Или… тот, кому могла перепоручить полномочия сама Рита. — Паола значительно посмотрела в глаза инспектора. Легкая улыбка искривила её бледные губы.

Курбе торопливо раскланялся и с ощущением холода в животе покинул старинное поместье, дотошно описанное в главе «История провинции Андрия».

Инспектор мчался в Рим, прокручивая в голове возможные варианты ожидавших его в банке известий. Мысленно он чертыхнулся, проклиная свою доверчивость, когда директор банка «Грамо» положил перед ним доверенность сеньоры Маргариты Гватичелли дель Форте, в соответствии с которой сделанный сеньорой вклад был вручен её наследнику, вдовцу Элмеру Вествуду. Два дня назад. «Вполне возможно, что эту русскую девчонку кто-то здорово подставил», — подумал инспектор, вспоминая упорное молчание Лариной на последних допросах.

Отделение женской тюрьмы Мантеллатэ, где содержали заключенных в ходе предварительного следствия, произвело на Кристину хорошее впечатление. Однажды ей приходилось навещать бабушку в московской районной больнице и это печальное место надолго запечатлелось в её памяти. Многоместные палаты, набитые дурно пахнущими, измученными старухами, койки в коридорах, где мимо распростертых под капельницами страдалицами сновали люди в пальто и злые санитарки, выносящие судно. Все находящиеся здесь боялись пуще всего другого пропустить серию телефильма с участием Вероники Кастро, а также сквозняков. Поэтому в холле, где находился телевизор, собирались на полчаса раньше, а окна и форточки накрепко задраивали. Богатые плакали, а здесь задыхались, изнемогая от вони и беспомощности, бедные.

Помещения Мантелаттэ регулярно проветривали, а в камере с Кристины оказалась всего лишь одна соседка — пожилая арабка, говорившая по-итальянски совсем плохо. Кровати располагались как полки в вагоне СВ и были застелены темно-голубым чистым бельем. Такого же цвета «джнсовый» костюм был выдан и Кристине вместо её кружевного платья. И полукеды, совершенно новые, вкупе с синими хлопчатобумажными носками. Унитаз скрывала обложенная кафелем стена, а на зарешеченное окно можно было опустить пластиковые жалюзи.

Насмотревшаяся ужасающих фильмов, Кристина по дороге сюда измышляла способы самоубийства, в том случае, если в перенаселенной камере на неё нападут садистки-лесбиянки. Очутившись в компании арабской бабки, она не могла поверить в свое счастье: старуха, плачущая и стонущая по ночам, сама дрожала от страха, забившись в угол. После десяти дней допросов Кристина поняла, что следствие движется к завершению. Ее вина практически доказана. Предстоял суд, а после суда, увы, «санатория не жди, такой житухи, как здесь, не будет», объяснил ей помощник Курбе. Кристина надеялась на заступничество российского посольства, но в случае столь серьезного преступления, как убийство беременной женщины, представительницы аристократического рода, рассчитывать на смягчающие обстоятельства ей не приходилось.