"Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"

Через три дня работы на жаркой кухне Кристина почувствовала, что покрылась слоем грязи и пота. На вопрос работницы о возможности помыться, Парфюмо пренебрежительно хмыкнул: — Вон в саду бочка. Бери ведро и тащи в хлев. Воды пока не жалко…. — Он окинул Кристину таким цепким масляным взглядом, что ей стало ясно, — не даром здесь у восьмидесятилетних стариков ребятня пузатая бегает.

— Я не прочь приласкать тебя, сладкая. Как-нибудь вечерком. Моя хозяйка к сестре гостить уезжает. У меня пластинки есть хорошие. И заплачу, конечно. Парфюмо никогда не скупится для такого дела, и силенки ещё имеются. — Он смачно ущипнул её пониже спины, подтверждая свои слова.

— Спасибо. Потом. Я ещё не привыкла… Устала… — пробормотала работница невпопад, пряча сверкнувшие отвращением глаза.

Для купания Кристина выбрала вечерние часы, когда перед ужином в забегаловке наступало затишье и хозяева отдыхали в доме. Два ведра, кружка и кусочек хозяйственного мыла — вот и все, что заменило ей ванну. Но и это было настоящим пиршеством для истомившегося по воде тела.

Дверь в хлев не запиралась, пол застилала солома, сгнившая в глубине и ещё сухая, золотистая, сверху. Сквозь щели в крыше, набранной из узеньких дощечек, проникали полоски света, на потолочных перекрытиях возились, тихонько воркуя, голуби. Кристина намылилась и с удовольствием облилась прохладной одой. Потом, опустившись на колени, намылила длинные волосы, жалея, что не остригла их накануне бегства. Искушение отделаться от обременительной шевелюры было велико — перед кем ей теперь щеголять? Ведь не фотомодель, а, скорее, каторжница, значит, и замашки иные. Но Кристине казалось, что именно с этой незначительной детали начнется её капитуляция перед обстоятельствами. Нет, Марыся Сташевская останется Кристиной Лариной до тех пор, пока хватит сил сопротивляться отчаянию. Она яростно теребила слипшиеся, упавшие на солому длинные пряди.

Несколько раз Кристине послышалось, что за стенами хлева кто-то ходит, перешептываясь и хихикая. Но теперь с ней так бывало частенько — тени, шорохи, звуки, — в се пугало и настораживало. «Глупости! — успокаивала себя Кристина, сдерживая дрожь и желание немедленно спрятаться в своей каморке. Нарочито медленно она облилась из ведра и откинула назад мокрые волосы. В дверях, мерзко улыбаясь и протягивая ей дрожащей рукой замусоленную купюру, стоял Парфюмо.

— Уйдите! Прочь! — крикнула девушка, натягивая на мокрое тело ситцевое платье. Но старик и не думал отступать — рядом с ним появилась огромная фигура местного пастуха, слывшего юродивым.

— Кьямо тоже дает тебе деньги. Не брыкайся, малютка, мы только немного поиграем, а ты сможешь купить себе красивое платьице и конфетки. Правда, Кьямо? — Старик двигался вперед, а за ним, раскинув руки и разинув слюнявый рот, шагнул бородатый дебил.

— Прочь! — Кристина запустила в старика ведром и, толкнув коленом не ожидавшего нападения гиганта, выскочила в сад.

Первым желанием было скрыться в горах, но она быстро сообразила, что омерзительные деревенские кавалеры куда безопаснее неведомых убийц, идущих, возможно, по её следу. По сравнению с Рино Бронзато свиноподобный Парфюмо и даже полоумный пастушок выглядели комически. «Уж этих-то прохиндеев Марыся сумеет раскидать за милую душу!» — убеждала себя Кристина, клацая зубами от страха и холода.

Она заперлась в своей комнате, приняв все меры предосторожности: проверила ограждение из пустых бутылок на окне и положила под подушку украденный на кухне нож.

Вскоре послышались шаги и шипящий голос Парфюмо под дверью:

— Ты разбила мне голову, чертовка! Мою старую, глупую голову. Парфюмо ведь сразу понял, что ты за птица…Завтра же можешь убираться туда, откуда явилась, — в вонючую каталажку, в тюрягу, грязная шлюха!

Кристина затаилась, а когда хрюканье, означающее язвительный смех, утихло, натянула вязаную кофту и по уши залезла под одеяло. Никуда она не пойдет — и в темном саду, и в харчевне страшно. Она совсем одинока и скоро, наверно, придет весть о гибели Стефано, а затем явятся полицейские и увезут беглянку в самую мерзкую тюрьму, предназначенную для отъявленных злодеев.