"Рим, конечно Рим" или "Итальянское танго"

Услышав шум приближающегося автомобиля, Кристина присела, прячась за дерево. Шуршание шин по гравию смолкло, хлопнула дверца. Она замерла, напряженно прислушиваясь. Хруст веток и шепот: «Кристи!» А затем тихое посвистывание — «Сердце красавиц склонно к измене…» Она рванулась навстречу и попала прямо в распахнутые объятия. Санта тяжело дышал, прижимая её к себе:

— Фу! Чертовщина какая! Дай мне прийти в себя… Я же потерял тебя, детка! Битый час рыщу вдоль дороги… Неужели спутал деревья? Я ведь специально запомнил кривую сосну!

— Все в порядке. Я даже не успела испугаться, — соврала Кристина. Теперь-то, на его теплой груди, она чувствовала себя отважной и сильной.

— Следуйте за мной, синьорина Ларина. Экипаж ждет вас.

Но Кристина не послушалась. Преградив путь Санте, она подняла к нему счастливое лицо. Ресницы опущены, на приоткрытых губах застыло предвкушение чуда.

… Сбылось! Майский вечер на подмосковном шоссе, выбежавший из «мерседеса» мужчина обнимает застывшую на обочине Тинку… Он касается бережными, врачующими поцелуями припухших губ с темнеющей корочкой ссадины, он хочет зализать ранку. Но через секунду поцелуй превращается в яростное слияние, и солоноватый привкус крови кружит голову животным, жадным безрассудством…

У дороги их ждала пустая легковушка с погашенными фарами, с фургончиком вместо салона. Санта открыл переднюю дверцу, Кристина бросилась на жесткое, пропахшее рыбой сиденье. Мотор завелся не сразу, но автомобиль тронулся, послушно набирая скорость.

— Твой дружок — хитрющий малый, — подмигнул Санта. — Номер замазал грязью. Фары зажгу, когда выедем из деревьев. А то как бы хозяин не привязался.

— Ты украл этот несчастный автомобиль у бедняги-рыбака… — догадалась Кристи.

— Украл, угнал, умыкнул. Сегодня у несчастного протухнет улов — ему не на чем будет везти его на рынок… Давай, взгрустнем, Кристи. Подумаем о его голодных детишках.

— Не будем. Все так отлично устроилось! Ведь этот мужик был бы счастлив, если бы мог знать, каким замечательным людям он помог спасти свою шкуру.

— Чудесная теория экспроприации! Примерно так думали в семнадцатом году российские революционеры: поганые, загнившие в своей роскоши буржуи будут рады поделиться награбленным добром со своим прекрасным народом… Но ты права, наш страдалец будет благодарен и рад, ведь я оставил в его почтовом ящике очень приличную сумму. Правда, без благодарственной записки.

— Откуда у тебя взялись деньги? — удивилась Кристина, все время помимо своей воли старавшаяся подметить в рассказах Санты противоречия. Кошелька в его рубахе и брюках она не заметила.

— Хочешь, скажу правду? — Он дерзко посмотрел на нее. — В самом деле, хочешь? Ну, так лови свой мяч, моя недоверчивая крошка: я снял кассу. То есть ограбил банк. Я экспроприировал доходы «Лиловой свиньи». Можешь рыдать от жалости к толстяку.

— Ну, нет. Парфюмо задолжал мне за неделю И виновен в том, что навел на меня бандитов. — Кристина довольно хмыкнула. — Кажется, я вхожу во вкус. Жаль, что меня не было рядом, — с удовольствием плюнула бы в его мерзкую физиономию!

— Еще пару банков и, внимание: «На дорогах Италии новые Бонни и Клайд!» — захлебываясь от восхищения и ужаса, объявляют газеты. Я не прочь, — искоса глянул Санта.

— Кристина и Романо! — поправила его развеселившаяся спутница. — Нет, слишком романтично. С такими именами только монастыри основывать.

— Или подавать брачные объявления, — подхватил Санта. — Красиво будет и на афише: дуэт Кристи-Рома. Что предпочитаете спеть, дорогая?

— Из фильма «Мужчина и женщина» Лелюша, знаешь?

— Извольте. Ведь уже сняли продолжение «Мужчина и женщина через двадцать лет».

— Они оказались счастливы? Что там случилось, расскажи!

— Я не смотрел. Но, кажется, да… Та-ра-ра шаба да бада… Та-ра-ра шаба да ба да… Ну, что притихла? Подхватывай! Я ведь теперь только подпевать могу.

— Никогда не могла предположить, что от горя до счастья всего один шаг.

— Как от ненависти до любви, — подметил Санта, глядя в зеркальце на посерьезневшую Кристину.

— А в обратную сторону ещё короче. Уж я-то знаю, — пробормотала она, научившаяся в несколько секунд расставаться с самыми радужными иллюзиями.

— Ничего ты не знаешь, детка. У тебя вообще ещё ничего настоящего в жизни не было. Одни игрушки. Поверь умудренному жизнью пройдохе. — Санта наклонился и быстро прошептал ей в самое ухо. — Если не затруднит, называй меня Рома, дорогая. Я страшно тщеславен.

Когда они въехали во двор большого старинного дома, окруженного парком, Санта с облегчением откинулся на спинку продавленного сидения:

— Мы на месте, синьорина. Извольте выходить… Да, рановато для визитов.

Похоже, что дом спал. Ничего не нарушало тишину, часть окон второго этажа, не закрытая ставнями, отражала утреннее солнце, над клумбой с ранними весенними цветами вспархивали струйки вращающейся поливалки. Пара каменных грифонов на площадке, венчающей полукруглую колоннаду центрального подъезда, держала в когтистых лапах тяжелый герб.