Рим, папы и призраки

Адмирал Солово, раздраженный столь долгим стоянием, не был склонен выслушивать комплименты.

— Я в первую очередь думал о том, чтобы уцелеть, — ответил он, — а не о карьере Чезаре Борджиа, что бы там ни предопределили ему Феме.

— Не уверен в его перспективах, — отозвался делла Порта, продолжая яростно делать набросок. — Поговаривают, что он просто временный протеже, от которого потом отделаются. Утверждают, что им больше по нраву этот флорентинец Макиавелли; вдохновленный Чезаре, он собрался написать книгу. Но их никогда не поймешь, так ведь?

— Действительно, — вежливо согласился Солово.

— Проклятье, не вертите головой! Вечно выходит: хочешь ты их порадовать или нет, а дело непременно завершится к их удовольствию. У меня всегда так получается. Просто загоняют тебя в такое положение, когда их и твои интересы совпадают. Вы хотели жить, а Борджиа желал избежать обвинения в убийстве, понятно? Левую руку чуточку повыше.

— Я слыхал, они наголо обрили вас руками Савонаролы, — сделал выпад адмирал. — Поэтому, наверное, у вас и дергается лицо?

Делла Порта свирепо взглянул на Солово.

— Возможно, — ответил он, с излишней силой налегая на угольную палочку. — У меня не было тика, пока я не побывал в монастыре Сан-Марко, когда возбужденная толпа пыталась выдворить его оттуда. Даже сейчас не знаю, как мне удалось уцелеть.

— Благодарите судьбу, что не окончили жизнь вместе со своим господином… Его ведь повесили и сожгли, не правда ли?

— Да, то, что осталось после пыток, — согласился Фра Бартоломео, энергично дернув лицом. — Я отделался портретами ничтожеств, возглавлявших флорентийское государство. «Нам нужно ваше знаменитое воплощение идеала в формах», — сказали они. — Объясните мне, адмирал, как обнаружить идеал среди кучки политиканов и свиноподобных банкиров?

Адмирал Солово изобразил — насколько это возможно для неподвижного, как столб, человека — полное непонимание.

— Быть может, — заметил он, — тем самым способом, которым вы придаете изящество и достоинство сухому старому сучку, сейчас позирующему перед вами.

— О нет! — рассмеялся Фра Бартоломео. — Вы у меня будете таким как есть. Я намереваюсь изобразить вас в моем «Страшном суде» среди грешников, осужденных на муки.[36]

— Премного благодарен, — сухо ответил адмирал. — И за какой же грех я буду страдать?

Фра Бартоломео бесенком глянул на адмирала.

— Разве вы не можете догадаться? Это сейчас у вас мальчики и женщины, а раньше…

Адмирал Солово поглядел в окно над бесконечными крышами Рима и, выбрав момент, нанес coup de grace.[37]

— И что вам теперь велят делать?

Делла Порта скривился.

— Они хотят, чтобы я стал монахом, настоящим, во Флоренции. Наверное, у меня настолько хорошо получается целибат,[38] что они решили удостоить меня им пожизненно. Похоже, мне придется пройти все до конца, быть искренним и прочее. Не слишком большая награда за все мои хлопоты с этим Савонаролой.

На лице Солово появилась утешительная улыбка.

— Быть может, ваша живопись воистину расцветет, сделавшись единственным выходом для вашей энергии.

Делла Порта явно не был удовлетворен.

— Может, и так — заключил он неискренним тоном. — С их стороны очень тонкая идея — занять меня рисованием.

— Им вы и заняты. А теперь, прежде чем вы уйдете…

Обреченный быть монахом наконец понял.

— О, так, значит, обеда не будет? А как же римское гостеприимство?

— Я не римлянин, — простодушно ответил адмирал Солово. — К тому же, учитывая монастырские перспективы, я подумал, что вы захотите самым энергичным образом использовать все свое время. Я рекомендую вам направиться к той сетке переулков, которую мы зовем Борделлетто. В случае если кошелек ваш тоще, чем можно судить по костюму, есть еще Понте-Систо возле еврейского гетто.

— Как я понимаю, сами вы не рекомендуете обращаться туда, — едко заметил делла Порта, поднимая свой тяжелый груз.

— Понимайте как хотите. Что у вас еще?

Художник остановился у дверей, радуясь, что адмирал предоставил ему подобную возможность.

— Да. Они хотят знать ваше мнение о «Законах», — проговорил он.

Итак, Феме дают ему понять, что знают о приобретенном им экземпляре самой знаменитой работы Плифона. Быть может, они приглядывают за его челядью — со стороны или изнутри. Этого нельзя было предотвратить, а посему оставалось только терпеть. Поэтому Солово игнорировал откровение.

Ему хотелось бы сказать, что предписания греческого философа в отношении утопии пробудили в нем некоторый пыл. Однако подобное не характерно для него, а значит, вызовет излишний интерес.

— Передайте им, что я убежден, — сказал адмирал, и Фра Бартоломео шевельнул губами, перенося его ответ в кладовые памяти. Следует избегать сомнений.

— Кстати, еще одна вещь, адмирал. Вы слыхали о турке… принце, обитающем при Папском дворе?

— Есть такой. Аламшах, сын султана Баязида Второго. Он сейчас здесь заложником, пока его папочка вместе с его святейшеством прокручивает весьма крупное дельце.

— Да, то должен быть он. Словом, Феме утверждают, что вам следует угостить его вином.