Рим, папы и призраки

Адмирал выразил одобрение. В словах короля слышался приятный цинизм.

— То есть вы будете слышать это по пять раз на дню, — продолжал Генрих, — от кимвров и корнуоллской знати, сумевшей пробиться ко двору на гребне моих побед. И все потому, что кузен их мамочки изволил поднять за меня клинок — или изволил бы, не будь в тот день так дождливо. Ах! У меня не хватает на них времени, адмирал, а они всегда гладят против шерсти. К тому же я знаю англичан — они либо честолюбивы, либо медлительны, но если этим идиотам удастся их раздразнить, они проснутся! Их в шесть раз больше, чем нас, даже если считать вместе всех мужчин кельтской породы… и кто же слыхал об этом? Однажды всем нам непременно перережут глотки. Но я-то скоро их всех разочарую, как и уэльских хвастунов… подождите и увидите.

Адмирал Солово понимающе улыбнулся.

Король Генрих на одобрение ответил оценивающим взглядом.

— Пойдемте, — сказал он наконец, словно бы разрешив какое-то внутреннее противоречие. — Я объясню вам, в чем, собственно, состоит все дело.

Адмирал позволил, чтобы его отвели к ближайшему окну.

— Вот! — торжествующе проговорил Генрих, показывая на суету во дворе. Лондонский Тауэр! Звучит, не правда ли? Эти слова приличествуют советам могучих и знатных. Чего не скажешь, например, о Тауэре Лландаффа или Тауэре Бангора.

— Не скажешь, — не думая, согласился Солово, занятый мыслями о жене и о том, куда она могла упорхнуть.

— Это прямо как в яблочко, адмирал, — пояснил Генрих. — В самый центр мишени, куда хочет попасть любой мужчина… Отсюда все начинается — сила и власть. И при нормальном ходе событий можно разбираться с тем, что происходит во внешних кругах мишени, как и когда угодно. Но что же я обнаруживаю? Я вижу, что кто-то или что-то растягивает эти зоны, растаскивая по частям мое суверенное королевство, загоняя меня назад, в самый центр его. Вот почему я запросил вас у вашего хозяина и — могу добавить — заплатил его святейшеству полновесным пенни за это право.

— Ну я-то не получу ни гроша из этой суммы, уверяю вас, ваше величество, — проговорил Солово, опасаясь встретиться здесь с той же скаредностью, что и при дворе папы Борджиа.

— Без сомнения, чтобы еще больше унизить вас, — ответил Генрих, внимательно приглядывая за погрузкой сена в телегу на предмет расточительности. — И все же вы надеетесь, что я дисконтирую счет, будучи лояльным сыном церкви и так далее.

— Не знаю, ваше высочество, — отозвался адмирал Солово. — Я не знаком с миром коммерции.

Генрих поглядел на адмирала как на больного.

— О, мне действительно весьма жаль слышать подобное, — произнес он и, тот час забыв про сочувствие, перешел прямо к делу: — Разберитесь, прошу вас, адмирал. Поезжайте утром и расставьте все по местам. Что я получил, то храню — такая вот игра, а что храню, надеюсь в целостности передать обоим своим сыновьям.

Солово кивнул.

— Симпатичные молодые люди.

— Что вы имеете в виду? — словно ножом отрезал Генрих, вдруг сделавшийся подозрительным. — Откуда вам знать? Артур, принц Уэльский, находится в своем дворе в Марче, юный Генри тоже с ним.

— Тогда кто эти два золотоволосых юнца внизу, которые все улыбаются нам. Они, безусловно, знают вас, а подобную фамильярность я бы ожидал только от принцев…

На самом деле на лицах молодых людей Солово усматривал скорее победную насмешку, что лишний раз доказывало их тесное родство с королем.

Генрих повернулся было, чтобы посмотреть в указанную сторону, но вовремя сдержал себя. Его рука в кольцах прикрыла пораженные ужасом глаза.

— Отойдите от окна, адмирал, — сказал он с болью в голосе. — И отправляйтесь нынче же ночью, не ждите утра, понятно? Ночью! И приведите все в божеский вид… приведите, будьте хорошим мальчиком… Пожалуйста.

— Вам и не следовало знать, — ответил Добени. — Его величество не поощряет обсуждения… этого предмета.

— Хотя, конечно, — деликатно заметил де Пуэбла, — ему нечего и сказать по… этому поводу.

«Два принца», усмотренные Солово там, где не должно было оказаться ни одного, вызвали неподобающую шумиху. Как он понял, причиной ее были прежние юные претенденты на трон, встретившие преждевременную кончину будничное и заурядное событие в дворцовой жизни его родных краев. Здесь же сия тонкая материя предоставляла плац-парад для марша разных там угрызений совести. Вину успешно приписали покойному королю, и вновь поднимать вопрос считалось дурным тоном. Солово немедленно понял намек и принялся жаловаться на скверное зрение, заходящее солнце и так далее. Никто ему, естественно, не поверил, однако жест был принят с королевским достоинством.

— Вот на этом мы их и переломили, — сказал Добени. — Что еще вам угодно знать?

— Не представляю, — с жестокой откровенностью проговорил адмирал. — Я жду вдохновения.

— Придется тогда подождать, мон-свиньер, — неразборчиво буркнул барон, потянувшись в рассеянности к седельному вьюку за верной фляжкой огненной воды.