Рим, папы и призраки

— Я ознакомился, адмирал, со всей вашей жизнью, — продолжал. Макиавелли в явном порыве энтузиазма, — мне ведомы все ваши битвы, осады, предательства и убийства. Я ощущаю известную… двусмысленность в вашем отношении к ним. Вы презираете, но что именно? Вы действовали в мире, который сотворил враг. И теперь он требует, чтобы вы сделали его вечным… вы-то, желчное создание! Однако, надеюсь, рассудок еще не совсем покорился вам. Вы же находили известную красоту в пожаре, охватившем целый город, разве не так? Вы ощущали простое удовольствие, навсегда отправляя кого-нибудь в Тибр. Вкратце, адмирал, в стонах этого мира вы слыхали зов моего господина и стремились откликнуться на него.

— Адмирал — стоик, — пояснил равви Мегиллах, — и посему не подвластен подобному воздействию.

— Когда человек просто покоряется неудаче, он называет себя философом, — расхохотался Макиавелли. — Я сейчас говорю о прежнем, дикарском порядке: о том, что удовлетворяет всей сути мужчины, а не только его тонкой шкуре, именуемой цивилизацией. Отдайте менору нам, адмирал Солово, и настанут такие времена… такая ясность.

Солово облизал губы.

— Другая же сторона, — заторопился Макиавелли, ощутив запах победы, предлагает всю нудную и грязную мешанину, именуемую нормальной жизнью. Но где страсти? Где драма, которая ускоряет пульс бодрствующего? Однако…

Макиавелли умолк, потому что равви Мегиллах пинком повалил его и потянулся к горлу. Нелепый, как кит с мушкетом, равви извлек клинок и увлажнил лужайку кровью Макиавелли.

— Господь укрепил мою руку, — произнес Мегиллах, выпрямляясь таким манером, что недопустимо для семидесятилетнего старца эпохи Возрождения, и целясь ножом в адамово яблоко адмирала. В холодных глазах его читались страсти сразу всех смертных врагов Солово. Вид этот впечатлял. — Давай сюда проклятую штуковину, и немедленно!

Адмирал улыбнулся.

— В жизни, вот до этого самого момента, я находил один недостаток: то, что хорошим людям всегда не хватает убежденности. Менора ваша.

— Мы более не встретимся, — сказал Мегиллах, — во всяком случае, в этом мире.

— Конечно, — ответил адмирал Солово нейтральным тоном, оглядывая деловую суету портовой Остии.

— Прошу прощения за нож, — продолжал равви. — Должно быть, я вас весьма озадачил своим поступком.

— Это было необходимо. Не думайте об этом, равви. Все мои дружеские привязанности рано или поздно заканчивались поножовщиной. Но обратимся к более практическим соображениям… вы уверены, что не нуждаетесь в охране? Через несколько часов я могу отправить галеру.

— Благодарю вас, адмирал, не надо. Мы уже достаточно укрепились, и вам лучше не знать, где мы поплывем.

Солово оценил справедливость подобного утверждения и умерил любопытство. Через неделю после внезапного возвращения из садика Диббука вопрос был полностью улажен, и говорить было не о чем. Страдания папы прекратились, и потому было решено, что меры одобрены. Апокалиптический предмет уплыл из рук адмирала; оставалось только забыть обо всем и заняться усердным искоренением слабости, обнаруженной льстивым языком Макиавелли. Адмирал надеялся, что ему предоставят на это время, прежде чем придет его пора расстаться с жизнью. Ну а жизнь каприйского властелина сулила утешительные зрелища и ощущения.

— Мы располагаем такими убежищами, — продолжал равви Мегиллах, извиняясь за вынужденную секретность, — такими цитаделями святости, такими могучими домами молитвы, против которых дьявол бессилен, кроме самых последних дней. И менора отправится туда — будь то Сион, Московия или Украина, — чтобы в безопасности дожидаться своего часа.

— Но к ним ей еще надо добраться, — возразил Солово, лучше многих людей видевший в море мать хаоса и губительницу всех начинаний.

— У нас есть Иегуда, — проговорил Мегиллах, привстав на цыпочки, чтобы похлопать по плечу благодушного гиганта с бесхитростной физиономией. Дьявол (да будет забыто имя его!) не имеет власти над этим невинным. И пока мы не прибудем к месту назначения, менора не оставит мешка на его спине. Кроме того, папа Климент предоставил мне пушки… Мы сделали что могли, а все прочее в руках Господа.

Адмирал Солово рассудил, что хотя бы умеренные основания на успех в данном случае существуют.

Пара десятков отобранных в качестве экипажа темноглазых молодцов из гетто достаточно нанюхались жизни, чтобы суметь справиться с любым случайным пиратом. Нескольких — тех, что покрепче, — он и сам бы взял к себе на корабль.

— Но в одном я не могу усомниться, — вдруг выпалил Мегиллах. — Мне придется ответить за смерть Макиавелли!

— Я буду стоять в очереди перед вами, а после моих прегрешений ваши покажутся ничтожными.

— Мы будем стоять рядом.

В душе адмирала покойником шевельнулось давно забытое чувство.

— И в тот день, — продолжил равви, — между нами уже не будет различий, никогда. Мы встретимся еще раз, чтобы больше не расставаться.

Мегиллах и Солово коротко обнялись, как принято прощаться на земле. В глазах равви стояли слезы, и если бы адмирал не исчерпал свой запас еще в молодые годы, щеки были бы влажными и у него.