Рим. Роман о древнем городе

– Монстр, говоришь? – пробормотал Луций, нервно покусывая ноготь большого пальца. – Сумасшедший! Помните, что было, когда вывесили первый проскрипционный список? Люди собрались у стены объявлений, чтобы прочесть имена. Как потрясены они были, увидев там восемьдесят имен. Восемьдесят граждан были объявлены вне закона! Восемьдесят достойных римлян были приравнены к зверям, которых можно безнаказанно загнать и убить! Это количество ужаснуло нас. Но на следующий день на том же самом месте появился дополнительный список – еще двести имен. А на следующий – еще двести! На четвертый день Сулла произнес речь о восстановлении закона и порядка. Нашелся смельчак, спросивший, сколько еще людей он намерен подвергнуть проскрипциям. Почти извиняющимся тоном, как чиновник, которому указали на недоработку, Сулла сказал: «Честное слово, я внес в проскрипционные списки все имена врагов, какие смог вспомнить, но некоторые наверняка запамятовал. Обещаю, как только вспомню, внесу в списки и их».

– Это он пошутил, – уныло промолвил Гай. – Ты должен признать, Сулла не чужд остроумия.

– Он сумасшедший, как Кассандра! – заявил Луций. – Убийства не прекращаются. Ежедневно появляется новый список. И каждый, кто дает приют объявленным вне закона, подвергается той же каре, даже если это его родители. Сыновья и внуки внесенных в списки лишаются гражданства и права наследования имущества. И это творится не только в Риме, но по всем городам Италии. Люди гибнут непрерывно, убийства не прекращаются ни на минуту, и каждый убийца получает награду, даже раб, убивший хозяина, даже сын, убивший отца. Это безумие, посрамление наших предков и оскорбление богов.

– Это способ, позволяющий Сулле и его пособникам завладеть огромными средствами, – возразил Гай. – Первые имена в списках действительно принадлежали врагам, тем, кто сражался против него в гражданской войне. Но затем в них стали появляться совсем другие имена – имена всадников, никогда вообще не интересовавшихся политикой, или богатых земледельцев, в жизни не бывавших в городе. Почему они подверглись проскрипциям? Да потому, что обладали собственностью, которая была нужна Сулле. Государство распродавало конфискованное имущество на публичных аукционах, но участвовать в торгах осмеливались лишь друзья диктатора.

– Как все просто, – промолвил Луций. – Людей убивают ради их имущества.

– Людей убивает их имущество, – с нажимом произнес Гай. – Недавно, проезжая через Альбу, я видел дивное имение с садами и виноградниками, и один из бывших со мной людей сказал: «Вот имущество, которое убило Квинта Аврелия».

– Гай, это не смешно! – простонала Юлия.

– Да что уж тут смешного, если люди, совершившие убийства, добиваются включения своих жертв в проскрипционные списки задним числом. Говорят, Луций Сергий Катилина использовал этот ход, убив своего зятя. Убийство не только было признано законным, но Катилина еще и получил награду.

Невеселый разговор на некоторое время прервался. Гай выпил еще бульона, Луций так и сидел над нетронутым блюдом.

Наконец заговорила Юлия:

– Как думаете, можем мы верить, что Сулла, как обещал, сложит с себя диктаторские полномочия и вернется к частной жизни? Он уверяет, что сделает это через год, самое большее через два.

– Мы можем лишь молиться, чтобы это оказалось правдой, – печально ответил Луций.

– А если и так, что с того? – спросил Гай. – Что изменится, если Сулла отречется от власти? Возобновятся выборы, восстановятся полномочия сената, в котором перебиты все люди Мария, а их места заняты приспешниками Суллы? Государство останется изуродованным. Все, что было сломано и разбито еще перед гражданской войной, останется сломанным и разбитым. Временными средствами это можно только подлатать, но не скрепить заново. Гай Гракх, представься ему такая возможность, мог бы расставить все по своим местам и вдохнуть в республику новую жизнь, но мелкий, мстительный тиран вроде Суллы – не тот человек, который на это способен. Для спасения Рима нужен человек, который совместил бы в себе политическую прозорливость Гракха, военный гений Сципиона Африканского и толику беспощадности Суллы.

Взор Гая при этих словах был устремлен куда-то вдаль, как если бы он говорил о собственном будущем, но Луций приписал это влиянию лихорадки. Сейчас Гаю впору было думать не о грядущем величии и спасении республики, а о спасении собственной головы.

– Возможно, – промолвил Луций, – Помпей Великий как раз такой человек.

Он говорил об одном из выдвиженцев Суллы, необычайно одаренном полководце всего шестью годами старше Гая. Сулла, любивший прозвища и именовавший себя не иначе как Феликс Счастливый, молодого Помпея – то ли в насмешку, то ли в знак искреннего восхищения – всегда называл Магнус Великий. И это прозвище за ним закрепилось.

– Помпей! – Гай усмехнулся. – Мне так не кажется. Он не обладает той силой характера, которая необходима настоящему вождю.

– Да?