Рим. Роман о древнем городе

Все знали, что Цезарь был любовником Сервилии, матери Брута: этот факт сделался известным еще до рождения Луция, причем был оглашен в сенате. Сервилия была единокровной сестрой Катона, внука знаменитого Катона, призывавшего к разрушению Карфагена, и одного из злейших врагов Цезаря. Двадцать лет назад, во время жарких дебатов в сенате, посвященных заговору, составленному популистом Катилиной, Цезарю передали записку. Катон, заподозривший, что это послание одного из заговорщиков и что Цезарь вовлечен в заговор, потребовал, чтобы тот зачитал записку вслух. Цезарь долго отказывался, но Катон упорствовал, убеждая сенаторов в том, что молчание является уликой против Цезаря. Наконец Цезарь уступил и зачитал любовную записку от сестры Катона. Катон был унижен, а Цезарь позабавился. С того дня связь Цезаря с Сервилией стала общеизвестной, и пошли слухи о том, что именно он является отцом ее сына Марка Юния Брута. Особая забота Цезаря о Бруте, даже когда тот выступал против него на стороне Помпея, понятное дело, лишь подкрепляла эти слухи.

Впрочем, состояли они в родстве или нет, но Брут был среди тех, кого Цезарь при реорганизации правительства наметил на видные должности. В настоящее время Брут являлся претором города, но в наступающем году должен был отбыть в Македонию в должности наместника провинции. А поскольку в связи с Парфянской кампанией диктатору предстояло покинуть Рим на неопределенное время, все нынешние назначения делались не как обычно, на один год, а на пятилетний срок.

Кроме того, Брут являлся одной из ключевых фигур в сенате, и Луций понимал, что он мог уже покинуть дом, направляясь на Марсово поле, на заседание сената, собиравшееся в зале собраний Театра Помпея. Но очевидно, он еще не ушел, поскольку по приближении к дому Луций увидел у передней двери нескольких человек в сенаторских тогах с пурпурной каймой. По всей видимости, они собрались, чтобы отправиться на заседание вместе, и визит Луция был бы явно не ко времени. Но он все равно продолжил идти в том же направлении к дому Брута. Неожиданно позади него раздался звук множества шагов: большая группа мужчин обогнала его, торопливо двигаясь в ту же сторону. Люди были облачены в тоги, Луций успел узнать знакомые лица. Некоторые сенаторы наверняка узнали его, но ни один не задержался и даже не поздоровался. Они отвели глаза и прошли мимо, перешептываясь, хотя ему показалось, что он расслышал свое имя.

Сенаторы подошли к дому Брута, постучались и исчезли внутри.

Луций, подошедший к крыльцу чуть позже их, растерянно уставился на дверь. Что происходит в доме Брута? Он не мог отделаться от ощущения какой-то неправильности происходящего. А что, если эти торопившиеся сенаторы принесли какие-нибудь дурные вести – возможно, что-то насчет Цезаря? Луций набрался решимости и постучался.

Открылся глазок, и под пристальным взглядом пары немигающих глаз он назвал свое имя. Глазок закрылся. Луций остался на крыльце, где ждал так долго, что совсем уж было собрался уйти, решив, что про него забыли. Но тут наконец дверь отворилась. Угрюмого вида раб пропустил его в переднюю.

– Подожди здесь, – промолвил раб и исчез.

Луций медленно расхаживал по помещению туда-сюда, почти не обращая внимания на расставленные в нишах бюсты предков хозяина дома, пока в глаза ему не бросился один, явно особо почитаемый: он был помещен в особый альков, и по обе стороны от него горели свечи. Маска казалась очень-очень древней, однако это лицо каждый в Риме знал по множеству статуй.

– Разумеется, это только копия, – послышался голос. – Посмертные маски не сохраняются вечно, к тому же не одна ветвь фамилии имеет право на образ предка, так что пришлось изготавливать дубликаты. Но, сам понимаешь, он все равно очень древний и священный. Свечи здесь горят днем и ночью, не угасая.

Перед ним стоял Брут. Заинтересованный возможностью обнаружить сходство, Луций переводил взгляд с одного лица на другое, с потомка на его знаменитого предка и тезку, который был племянником последнего царя Тарквиния, помог отомстить за Лукрецию, способствовал низвержению монархии и, будучи первым консулом, стал свидетелем смерти своих сыновей, казненных за измену республике.

Луций нахмурился:

– Насколько я могу судить, ты не очень на него похож.

– Нет? Пусть так, но я думаю, что у нас с ним схожее предназначение. В любом случае его пример воодушевляет меня, особенно сегодня.

«Уж ни в лихорадке ли он», – подумал Луций, удивившись тому, как сверкают глаза Брута.

– А ты зачем явился? – спросил Брут.

– Да сам, по правде сказать, не знаю. Просто шел мимо, заметил, что к тебе пришли гости. Мне показалось, будто… будто что-то не так…

Он не договорил, потому что в этот момент позади Брута появился еще один человек, Гай Кассий Лонгин, женатый на сестре хозяина дома. Он был одним из тех сенаторов, которые промчались мимо Луция, даже не поздоровавшись.

Теперь Луций кивнул ему:

– Добрый день, Кассий.

Кассий, не ответив на приветствие, стал что-то шептать на ухо Бруту. Он был бледен и выглядел напряженным.