Римлянка. Презрение. Рассказы

Мама ответила, что так и сделает, а я вернулась в спальню. Астарита все еще сидел на кровати.

— Скорее собирайся, — сказала я, — скорее… тебе, к сожалению, придется уйти.

Он заволновался и что-то пробормотал, очевидно протестуя против моего решения. Но я прервала его:

— Моя тетка шла по улице, и ей стало плохо… мы с мамой должны немедленно поехать в больницу… уходи скорей.

Ложь была слишком явной, но в ту минуту я не могла придумать ничего лучшего. Он ошалело смотрел на меня, почти не веря в свою неудачу. Я заметила, что он уже успел снять ботинки и стоял на полу в полосатых носках.

— Почему ты на меня так смотришь? Уходи, — настаивала я раздраженно.

— Хорошо… Ухожу… — сказал он и нагнулся за ботинками. Я стояла возле него, уже приготовив пальто. Но я понимала, что надо пообещать ему встретиться снова, если я хочу, чтобы он помог освободить служанку. И я сказала, помогая ему надевать пальто:

— Послушай… я совсем потеряла голову… приходи завтра вечером… после ужина… мы спокойно проведем время… сегодня все равно пришлось бы сразу тебя выпроводить… Так что все к лучшему.

Он молчал, и я довела его до двери, держа за руку, как будто он был здесь впервые, я просто боялась, что он войдет в мастерскую и увидит Джакомо. На пороге я сказала:

— Знаешь, я сегодня же схожу к духовнику.

Он кивнул головой, выражая свое согласие. На его застывшем лице было написано разочарование. Я не стала ждать его прощальных слов и, сгорая от нетерпения, захлопнула дверь перед самым его носом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Подойдя к мастерской и уже взявшись за ручку двери, я внезапно остановилась, предчувствуя, что между мною и Джакомо непременно возникнут такие же ужасные отношения, какие существовали между мною и Астаритой. То чувство покорности, трепета и слепой страсти, которое Астарита питает ко мне, я сама испытываю к Джакомо; и хотя я отдавала себе отчет в том, что если я хочу заставить его полюбить меня, то должна вести себя совсем иначе, тем не менее, находясь рядом с Джакомо, я никак не могла отделаться от чувства зависимости, стеснения, беспокойства. Чем объяснялось такое унизительное состояние, сама не знаю; знай я это, я бы постаралась преодолеть его. Однако чутьем я понимала, что мы разные люди, я была тверже Астариты, но слабее Джакомо. И как что-то мешало мне любить Астариту, так и Джакомо что-то мешало полюбить меня. И как любовь Астариты ко мне, так и моя любовь к Джакомо началась несчастливо и закончится еще несчастливей. Сердце бешено колотилось в моей груди, мне не хватало воздуха, и я, еще не видя Джакомо и не говоря с ним, уже боялась сделать опрометчивый шаг, обнаружить перед ним свое беспокойство и свое желание понравиться ему и тем самым снова и безвозвратно потерять его. По-моему, самое страшное проклятие любви заключается в том, что она никогда не бывает взаимной: когда любишь, то не любят тебя, а когда любят тебя, то не любишь ты. Почти никогда сила любви и страсти двух влюбленных не бывает равной, хотя к этому идеалу стремятся все люди, каждый своим путем. Я знала это, и именно потому, что я любила Джакомо, он не любил меня. И я знала также, хоть и не желала себе в том признаться, что, как бы я ни старалась, что бы ни делала, никогда мне не удастся заставить его полюбить меня. Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока я в нерешительности и волнении стояла у двери мастерской. Я чувствовала себя выбитой из колеи, готова была совершить самые ужасные, самые глупые поступки, и это в высшей степени сердило меня. Наконец я решилась и вошла.

Он все еще стоял в той самой позе, в которой я увидела его в щель: спиной к двери, прислонившись к столу. Но, услышав мои шаги, он обернулся и, окинув меня долгим внимательным я критическим взглядом, произнес:

— Я шел мимо и решил зайти… Может быть, не следовало этого делать?

Слова он произносил медленно, будто, прежде чем выговорить фразу, хотел хорошенько приглядеться ко мне. Я с тревогой ждала конца осмотра, боясь, что покажусь ему сейчас совсем другой, менее привлекательной, чем тот образ, что жил в его памяти и привел его ко мне после столь долгой разлуки. Но я осмелела, вспомнив, что несколько минут тому назад, смотрясь в зеркало, я показалась себе очень красивой. Я проговорила прерывающимся от волнения голосом:

— Ничего подобного… ты поступил очень хорошо… я как раз собиралась идти обедать… давай пообедаем вместе.

— А ты узнаешь меня? — спросил он чуть насмешливо. — Знаешь, кто я?

— И ты еще спрашиваешь, — глупо вырвалось у меня, и, прежде чем успела подумать и сдержать свой порыв, я, глядя на него с любовью, схватила его руку и поднесла ее к губам. Он смутился, а я обрадовалась. Я спросила тревожным и ласковым голосом: — Почему ты пропал, как в воду канул? И как тебе не совестно!

Покачав головою, он ответил:

— Я был очень занят.

Я совсем обезумела. Поцеловав его руку, я прижала ее к своей груди и сказала:

— Слышишь, как бьется мое сердце?