Римская Галлия

Монархическое управление было в ней небезызвестно. Цезарь отмечает присутствие царей y суэссионов и атребатов[54], y эбуронов[55], карнутов, сенонов, нитиоброгов[56], арвернов. Впрочем, он не определяет с точностью характера этой царской власти и не указывает, какова была широта ее компетенции. Между тем весьма различные типы правления могут носить название монархии. Цари, о которых автор говорит, были, как кажется, выборными. Во всяком случае они получали власть только с одобрения большинства всего племени. Эта власть, по-видимому, не могла быть также названа неограниченною. Может быть, галльская монархия была лишь особою формою демократии. Один из царьков сказал как-то Цезарю, что «масса столь же могущественна над ним, как он над массою»[57]. Вообще царская власть не обнаруживается y галлов как традиционное учреждение, которое покоилось бы на обычаях старины или на понятиях публичного права; она скорее является воплощением насильственного переворота, силою чрезвычайною, которая возникает среди народных волнений, которую выдвигает одна из борющихся групп, чтобы победить другую[58]. Так Верцингеторикс в начале своей карьеры, изгнанный из своего государства «знатью», снова сумел привлечь к себе толпу «народа», при его поддержке возвратился и был провозглашен царем[59].

У большинства народов утвердились, однако, республиканская форма правления и с нею вместе могущество аристократии[60]. Руководство делами принадлежало совету, который Цезарь называет сенатом[61]. К сожалению, он только не сообщает нам, каков был его состав. Мы не знаем, пополнялся ли он новыми лицами по праву рождения, по народному выбору, через кооптацию самих его членов или каким-нибудь иным способом[62].

Правительственная власть там, где не было царей, поручалась начальникам, избираемым на год. Цезарь называет их римским словом magistratus[63]. Правила или способы выбора их, впрочем, недостаточно известны, для того чтобы можно было решить, народное ли полномочие или доверие знати являлось источником могущества такой магистратуры. Во многих государствах, как кажется, существовал лишь один высший начальник (вергобрет)[64], который обладал, можно думать, неограниченною властью, вооруженною даже правом распоряжения жизнью и смертью подвластных[65]. Нет сомнения, хотя Цезарь и не говорит об этом, что такому высшему магистрату должны были быть подчинены еще несколько низших должностных лиц[66].

Интересно определить, были ли уже закреплены изображенные только что государственные учреждения древней Галлии писаными сводами, или они охранялись только устным обычаем. Определенно известно, что галлы пользовались письменами специально «в актах государственных»[67]. У них велись какие-то официальные регистры. Они умели производить народную перепись, составлять поименные списки населения и воинства[68]. Стало быть, возможно предположить существование y них также и писаных законов[69]. Мы не знаем, заставлял ли Цезарь прочитывать себе такие законы и знакомился ли он с такими обычаями. Две-три черты, сообщаемые им мимоходом, побуждают думать, что государственные учреждения, о которых здесь идет речь, были выработаны даже в мелких подробностях, как приличествует народам, уже значительно подвинутым в их политическом развитии. Например, в конституции эдуев был тщательно определен способ, место и день выбора верховного начальника[70]; она устанавливала, что при церемонии должны были присутствовать жрецы[71]; председательство в выборном собрании принадлежало тому, кто в данное время отправлял обязанности высшего магистрата; он же провозглашал имя избранного[72], Цезарь подчеркивает здесь еще одну черту, которая его поразила: закон не допускал двух братьев быть магистратами одновременно, он не разрешал им даже заседать вместе в сенате[73]. Эти предписания, по-видимому, обнаруживают взаимную зависть между знатными семьями, которые как будто зорко следили за тем, чтобы ни одна из них не взяла верх над другою.

Достойно внимания еще одно правило, заключавшееся в том, что y многих народцев, например y эдуев, тщательно отделена была высшая гражданская магистратура от военачальнической власти[74]. Наконец Цезарь приводит еще одну особенность, которая представляется нам очень выразительной. «В тех из государств, которые наилучшим образом устроили свое управление, предписывается законами, чтобы всякий, кто научится от иностранцев чему-нибудь, существенно важному для общего блага, заявлял об этом начальнику, но больше никому не открывал того, что видел. Начальники же либо утаивают то, что узнали, либо сообщают народу, смотря по тому, как они находят полезным, Об общественных делах разрешается говорить только на собрании»[75].