Но цепкая жизнь не сдавалась! Наоборот, скоро вдоль той же дороги на юго-запад бесстрашно возникли совсем не казенного вида постройки. То теснясь и сбиваясь кучами, то рассыпаясь в беспорядке, запестрели здесь сколоченные наскоро хижины, дощатые избушки, пестрые рогожные палатки, а то и просто шалаши, и засновало среди них совсем иное, не воинственное население. Здесь ютились солдатские жены – испанки, кельтки, пленные германки с ребятишками и своим убогим скарбом. Селились здесь же солдаты-калеки, получавшие вместе с отставкой ничтожную пенсию или клочок легионной земли и небольшое пособие из товарищеской кассы; большинство из них, впрочем, кормилось каким-нибудь нехитрым ремеслом, работая по заказам прежних товарищей. По-походному устроились тут же трактирщики, мелкие торговцы и разного рода иной, неразлучный с солдатством, вороватый люд: перехожие актеры и танцовщицы, скупщики добычи, скота и пленных, агенты крупных торговых домов, покупавшие косы германских женщин на модные тогда в Риме белокурые парики для римских дам. Убогая станица (vicus canabarum) не боялась германских погромов: сожженные хижины вновь высыпали на тех же местах, и пятна их делались даже все шире и шире, расползаясь повсюду от крепости вплоть до кладбища. Сюда же приселялись замирявшиеся германцы. Они наполняли собою все соседние деревушки и усадьбы, записывались в колоны больших императорских поместий (saltus translimitanus), старательно подражая римлянам и галлам в распашке и удобрении земли, в посадке и подрезке фруктовых деревьев и виноградной лозы. Когда не бывало набегов, полумирные германские князьки приезжали сюда с своими рослыми провожатыми – то купить втридорога каких-нибудь пестрых римских изделий, то просто погулять и покутить среди этой небрезгливой компании. Скоро уже рядом со «старым» поселком зародился и вырос поселок «новый». Рядом с прежним военным кирпичным заводом, работавшим теперь на весь военный округ, разместились частные, кирпичные же, стекольные или посудные. Здесь делали пеструю и глянцевитую глиняную утварь, кроваво-красного, черного и других цветов, старательно подражая изделиям знаменитых италийских (арретинских) и галльских мастерских. Смелые люди в погоне за быстрой наживой решались ездить отсюда с возами такой посуды, бочонками с вином, блестящими стеклянными и металлическими безделушками (а потихоньку – и с прекрасным римским стальным оружием), в самые дебри германского леса и привозили обратно германские волосы, рабов, меха, гусиный пух, янтарь и мед. Римское золото и римское вино ходко пошли в германские леса – и действовали губительнее римских мечей. Набегов с каждым годом становилось все меньше, немирные вожди встречались все реже и реже – да и то любого из них можно было всегда купить парой пригоршней римских золотых или дарованием звучного титула. Тревожные огни теперь, во II веке, уже почти не загорались на границе, и солдатский гарнизон крепости Ниды совсем изленился от безделья и тоски. Император Адриан, посетивший в своих неугомонных странствиях германские провинции, решил даже распустить половину германской армии и совсем изменить систему пограничной защиты. Земляные пограничные крепости несколько расширили и многие из них перестроили в каменные. Дозорные башни одни совсем уничтожили, иные тоже сложили из камня; но главное – в самый германский лес, вплотную к германцам, двинули теперь отряды дозорщиков, шпионов и пластунов (exploratores). Большие крепости второй линии, а вместе с тем и крепость Ниду, совсем упразднили. Здесь даже позволили населению разобрать ее стены и башни на постройку частных домов или же стен разраставшегося нового города. Затем, уволив военного губернатора, обратили Ниду в крупный областной центр всего замиренного округа Таунуса (civitas Taunensium) и дали жителям право самим выбирать себе своих властей.