Уголок римской жизни, вдруг, как мираж, появившийся в пустынных и диких германских лесах! Но было одно, чем мстил первобытный лес новым покорителям: здесь люди были недолговечны, и у маленького городка было целых три больших кладбища! Кто пройдет по просторным, светлым и холодным залам современных римских музеев Трира, Майнца, Висбадена и Франкфурта, где в жуткой могильной тиши так гулко звучат шаги посетителя, того поразит количество мертвенно-серо-желтых надгробных плит. Полуразбитые и стертые, но старательно очищенные от многовековой пыли и грязи, они царят над всем, торчат из всех углов и самый музей обращают в какой-то жуткий склеп. Но подойдем поближе, всмотримся в полустертые надписи – и какой яркою жизнью, горячей волной живой мысли и горя брызнет навстречу с этих заснувших громад! «Телесфора и муж ее, родители, дочурке своей любимой (filiae dulcissimae)». Да, суров здешний климат, мало солнца, туманы и вечная сырость – и детская смертность, вероятно, была здесь весьма велика. «Юкунд, вольноотпущенник, Марка Теренция сын, скотопромышленник. Стой, путник! Прочти и узнай, как тщетна бывает злодею добыча его. Хотелось мне жить, но не выжил 30‑го года: убил меня в странствии раб, но и сам же он в быструю реку попал с похищенным стадом. Господин мой поставил мне памятник этот». В самом деле, привольно могли здесь жить крупные городские владельцы, распоряжаясь покорными рабами и вольноотпущенниками и великодушно ставя памятники по погибшим: но каково то было мелкому, бродячему, иногда, как видим, зависимому купцу? Сколько еще таких кровавых драм бывало в пустынных оврагах и лесах германской страны! «Азелион, военный трибун, командир конного отряда, начальник военных мастеров». Их много-много, безвестных и скромных солдат и офицеров, погибших в кровавых набегах и погромах. От иных и костей не нашли: «Марк Целий, – значится на одном раннем памятнике, – убит в Варовой битве. Пусть положат сюда, коль найдут, его кости».
Суровая жизнь и вечная опасность вели к суровым, беспросветным мыслям, и плохо верилось в прочность установившегося житья. В здешнем мире, казалось, нет правды и твердого счастья – и люди искали их в мире ином, в суеверных обрядах и в болезненной вере в полуведомых и странных богов. Ни один земледелец не забывал на своем участке поставить колонну, увенчанную статуей Юпитера – Гигантоборца. Великий бог с чертами не то сирийского Ваала, не то кельтского бога Солнца повергает и давит своей всепобедной колесницей косматого гиганта-германца. Другие, особенно солдаты, собирались на служение персидскому солнечному богу Митре. В потайных полутемных пещерах-святилищах (их в Ниде найдено целых три) стояли громадные каменные плиты с изображением этого вечно юного бога, вонзающего кинжал в спину могучего быка. Галльские друиды, германские кудесники и пророчицы бродили среди простого народа и поддерживали темные верования прежних лет. И люди, так хорошо подражавшие внешне римлянам, рядом с Марсом и Меркурием ставили в своих божницах Водана и Доннара, вооруженного могучим молотком; чтили кельтскую лошадиную богиню Эпону, Росмерту, богов-целителей Грануса и Сирону, Церкунна с оленьими рогами, еще какое-то трехголовое чудовищное божество. Крестьяне и солдаты даже римскую капитолийскую троицу: Юпитера, Юнону и Минерву, официальных богов Римского государства, подменили какими-то тремя «рожаницами» – прародительницами (Matronae) и усердно ставили им по римскому обычаю каменные алтари. Везде среди этого пестрого населения, под внешностью, напоминавшей цивилизованных римлян, скрывался истинно полупервобытный, напуганный дикой природой человек.
И надо сказать, его страхи и жуткия ожидания оправдались! Уже к концу II века из таинственной чащи германского леса выдвинулись в поисках земли и добычи новые племена алеманнов и франков, и вновь зашевелились смирившиеся было хатты. Одновременно с тем поднялись забитые крепостные крестьяне и стали устраивать погромы грознее германских. Вновь задвигались по границам римские отряды, лихорадочно воздвигались новые крепости, копались порубежные валы и рвы, а в иных местах воздвигались сплошные частоколы и каменные стены в десятки верст длиною. Арвальские братья вновь замолились в Риме «о благоденствии, победе и возвращении» (pro salute et victoria et reditu) ушедшего на войну с германцами императора (напр. Каракаллы в 213 г.).
Быстро пустела зарейнская страна, и только крепкие стены города Ниды спасали его от совместных иногда нашествий германцев и крестьян. Обугленные бревна, разбросанное оружие и человеческие кости, открытые теперь при раскопках под развалинами многих римских крепостей Таунуса (напр. Niederbieber, близ Кобленца), свидетельствуют, как кроваво кончали свое существование последние оплоты римлян за Рейном. И серым туманом расползались из германского леса все новые и новые толпы германских крестьян-поселенцев.