Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Последующие дни убедили Александра в том, что Цезарь уже сумел завоевать доверие людей состоятельных. В Рим приходили одно за другим известия, что все землевладельцы возвращаются в свои поместья, везде начинает возрождаться торговля. В Рим стали приезжать бежавшие из него и скрывавшиеся поблизости богачи. Они хвалили Цезаря за умеренность, за любовь к порядку. Зато простой люд был недоволен и волновался. Волнение возросло, когда распространился слух о том, что Цезарь самовольно захватил государственную казну, хранившуюся в храме Сатурна. Говорили, что народный трибун Метелл воспротивился этому и сам стал у входа в храм, защищая неприкосновенность капитала. Цезарь отстранил его и, взломав двери, захватил капитал. Говорили, что при этом трибун подвергся оскорблениям. Некоторые рассказывали даже, будто сами видели, как, по приказанию Цезаря, солдаты били трибуна. Но вскоре разговоры эти прекратились. Повсюду появились солдаты, разгонявшие толпу на улицах. Одни недоумевали, другие негодовали. Люди, раньше боявшиеся Цезаря, теперь радовались и восхваляли его. А сам Цезарь уехал на войну, оставив в Риме наблюдать за порядком претора Марка Лепида. Народные собрания не созывались, солдаты распоряжались на улицах города, и люди спрашивали друг друга, какая же разница между Цезарем и Помпеем?

V

По фарсальскому лагерю (в Фессалии) шли толпой нобили и громко разговаривали. Они только что покинули палатку Помпея, где был военный совет. Помпей колебался, не решаясь давать на этом месте сражение Цезарю, но все сенаторы и командиры настаивали на этом, и Помпей уступил. Веселые и возбужденные расходились нобили в свои палатки, довольные своей победой над Помпеем и предвкушая победу над Цезарем. Разговор вертелся около того, как будут они хозяйничать в Риме после победы. Наперерыв один перед другим предлагали они казни и конфискации. Разгоряченное воображение рисовало картины будущего обогащения, и не останавливающаяся ни перед чем злоба доводила их до мысли о казни и истреблении целых семейств.

Лукцей, уже давно слыхавший об этих планах и надеждах, идя сегодня вместе со всеми, изумлялся, насколько откровенно обнаруживают они свою алчность. Он вглядывался в лица, и ему казалось, что за обыкновенными человеческими чертами скрывается что-то звериное. Фавоний, словно мальчишка, радовался тому, что Помпей решился на бой, и говорил, что он уж совсем было потерял надежду есть в этом году тускуланские фиги. Лабиен в десятый раз доказывал, что Цезаря теперь только и можно разбить. Он не оправился еще после поражения при Диррахиуме, хорошие войска у него все оставлены в Италии для водворения порядка, а здесь новобранцы, которых легко разбить. Его никто не слушал, а он продолжал, обращаясь то к тому, то к другому, сообщать свои соображения. От планов и надежд на богатые доходные поместья и римские дома разговор перешел к должностям. Вспомнили, что Цезарь занимал должность верховного жреца, и теперь она будет свободной. Домиций, Лентул и Сципион – каждый считали себя в равной мере заслуживающими занять эту должность, и поэтому подняли ожесточенный спор. К ним примкнули другие, и спор стал переходить в ссору. Вмешался Катон. Он уговаривал, что теперь не время спорить о дележе, надо сначала победить врага. Но его никто не хотел слушать. Фавоний язвил что-то о царе царей, как он называл в насмешку Помпея, которому спорящие могли, по его словам, помешать спать. Афраний приставал к Лукцею, не может ли он сдать ему один из своих домов на то время, когда они после победы приедут в Рим на выборы. Лукцей ответил, что сейчас он ничего сказать не может, и, повернув направо, покинул всю группу, которая, продолжая спорить и делить будущую добычу, шла дальше по лагерю.

Лукцею было очень тяжело на душе. Он смотрел кругом и удивлялся виду лагеря. Он весь был украшен миртами и лаврами. Палатки увешаны внутри восточными коврами. Везде в палатках виднелась дорогая мебель, золотые сосуды на столах. Было похоже, что только что одержана блестящая победа, а не предстоит большое сражение. Лукцею очень не нравилось все поведение аристократии. Это были люди, совершенно потерявшие голову, жаждавшие мести согражданам и в то же время неосторожные и самонадеянные. Они очень не любили Лукцея за его критический наблюдательный ум, за его спокойствие. Они не могли простить ему былое влияние на Помпея, которое, впрочем, теперь он уже давно потерял. Лукцей чувствовал к себе полувраждебное, полунедоверчивое отношение аристократии, холодность Помпея, и все чаще приходило ему на ум, правильно ли он поступил, связав себя с этой партией.