Римская империя. Рассказы о повседневной жизни

Льстивый сенатор знал, что Август любил украшать застольную беседу литературными чтениями; и теперь, когда Август отозвался незнанием новой оды Горация, он торжественно поднял руку и с пафосом стал скандировать прочувствованное стихотворение Горация в честь Агриппы. Поэт называл в этом стихотворении Агриппу «непобедимым героем», воинственные подвиги которого достоин воспеть лишь один Варий, и с сокрушением признавал, что музы дали ему «напев не боевой», годный лишь для прославления «пиров и дев», но не ратных подвигов. Хитрый сенатор заранее разучил это стихотворение, не без основания надеясь, что случай доставит ему возможность прочитать его за обедом. Он не ошибся в своих расчетах и теперь сразу угодил и Августу, и самому Агриппе, который старался, но не мог скрыть своего удовольствия, и присутствовавшему здесь старику Варию, к которому поэт обратился в начале оды с лестным признанием его поэтических талантов. Август в приветливых словах выразил чтецу свое удовольствие и за мастерскую декламацию, и за удачный выбор стихотворения.

– Кстати о Горации, – обратился он затем к Меценату. – Что же, этот упрямец по-прежнему не хочет ко мне прийти? Право, я буду думать, что он относится и сейчас ко мне так же, как в день битвы при Филиппах[26].

Аудиенция у Августа. Художник А. Тадема

Меценат только улыбнулся в ответ.

– Всем известно, – сказал он, – что Гораций уже давно отказался от республиканских увлечений своей молодости. В своих стихах он неустанно восхваляет теперь и тебя, Цезарь, и установленный тобою мир; он молит богов, чтобы ты остался вторым после Юпитера повелителем над вселенной. В тебе он видит олицетворение счастья для всей Италии и ни во что не ставит толпу легкомысленных квиритов, которые сами не знают, чего хотят. Но он – скромный человек, и боится шума римской жизни. Не знаю, известно ли тебе его стихотворение, где он говорит, что все его желания – «необширное поле, садик, от дома вблизи непрерывно текущий источник – к этому лес небольшой». Благодаря мне он имеет такое убежище, и в нем в тихих беседах среди друзей проводит все свое время. Будь же к нему добр и не вини его за любовь к миру и тишине.

– Пусть он живет по своим желаниям, – ответил Август, – я никого не неволю. – Но не продолжим ли мы так удачно начатое нами чтение? Ведь среди нас есть люди, которые могут похвалиться не чужими, а своими произведениями. Не так ли я говорю, Публий Виргилий? – с улыбкой обратился он к неуклюжему, худому и высокому человеку, лет около 50, сидевшему с краю стола.

Человек этот был одет не по моде, его тога была слишком широка, обувь слишком просторна, длинные, спускавшиеся до плеч волосы дурно причесаны. С первого взгляда под этой невзрачной внешностью трудно было узнать одного из знаменитейших поэтов Италии, за которым по пятам ходили по улицам толпы народа и пред которым в театре народ вставал, как перед самим принцепсом. До сих пор он молчаливо сидел за столом Августа; он затруднялся в разговоре и не привык поддерживать светской непринужденной беседы. Теперь приглашение Августа заставило его густо покраснеть. Однако он не хотел отказать принцепсу в его просьбе, и потому, оправившись от смущения, стал читать сначала тихим, но затем все более крепнувшим голосом свои стихи. Гости Августа слушали поэта с напряженным вниманием: с первых же слов они поняли, что Вергилий читал им отрывок из своей знаменитой поэмы «Энеиды». До сих пор еще ни одной строчки этой поэмы не было опубликовано, но в публике уже давно ходили слухи, что поэт творит величайшее произведение всей своей жизни, – быть может, даже величайшее в поэтической литературе всех времен и народов. Говорили, что в нем он намеревается воскресить незапамятную старину своего народа, воспеть колыбель Римского государства. Из уст в уста передавали относившиеся к «Энеиде» слова поэта Проперция:

Дайте дорогу, писатели римские, дайте и греки:
Что-то творится важней здесь «Илиады» самой.

Сам Август давно добивался, чтобы Вергилий познакомил его хотя бы отчасти со своей великой поэмой, но поэт до сих пор уклонялся. Только теперь он решил наконец сбросить завесу тайны со своего творения.

Вергилий читал о том, как родоначальник римского народа, троянец Эней, бежавший из Трои после разрушения ее ахейцами, пристал к берегу у города Кум и попал там к знаменитой пророчице Сивилле. Он попросил у нее, чтобы она устроила ему свидание с его умершим отцом Анхизом, и Сивилла повела его сама в подземное царство.

Шли в одинокой ночи они через мрачные тени,
Через Дитов[27]

чертог пустой и пустынное царство.

Переправившись на лодке Харона, они видят души невинных младенцев,

Которых,
Сладостной жизни лишив и от груди родимой похитив,
День унес роковой и горькой отдал могиле.