Поэт читал о том, что он мечтаниям о славе и богатстве предпочитает «журчанье ручья по долине», «сень леса густого», в тени которого находят себе отдых от древних трудов богобоязненные и здоровые духом и телом крестьяне. Закончил свое чтение Вергилий окрепшим и вдохновенным голосом:
Этим путем стал и Рим прекраснейшим городом мира…
Жизнью такой на земле сам Сатурн Золотой наслаждался;
Не было слышно еще ни труб боевых, ни ударов
Шумного млата, ни жесткой ковавшего меч наковальни…
Август был очень доволен. И он, и все присутствовавшее прекрасно понимали, что восхваление самодержавного правления царя у пчел и тихой сельской жизни были в сущности косвенной хвалой установленным Августом порядкам. Поэт хотел сказать, что только под охраной сильной власти принцепса ярилась возможность спокойно предаваться тихим деревенским досугам, что только благодаря его правлению Италия была избавлена от кровавых потрясений международных войн.
Когда Вергилий снова замолк, Август обратился к сидевшему рядом с ним сенатору М. Валерию Мессале и сказал ему:
– Не правда ли, мой Валерий, от поэзии Вергилия веет здоровым, живительным ветром? Не чувствуешь ли ты, слушая его описания простой и здоровой жизни насекомых и смотря на нарисованный им картины сельских трудов, что с тебя будто бы смывается городская пыль, и ты весь омываешься в свежей утренней росе? Признайся, что в сравнении с ним твои молодые друзья-поэты являются полными ничтожествами.
Август намекал этим на дружбу Мессалы с кружком молодых легкомысленных поэтов, воспевавших вино, веселье и любовь. Во главе этого кружка стояли Тибулл и Овидий, и Август относился к ним с большим неодобрением, особенно к Овидию. Овидий незадолго до того написал книгу, озаглавленную «Искусство любви», в которой содержались советы, как обманывать мужей и как храмами богов можно пользоваться для свиданий. На этом основании Август возлагал ответственность за распущенность, царившую тогда в римских семьях, и за римскую легкость нравов отчасти и на легкомысленную поэзию Овидия. Теперь он хотел кольнуть Мессалу за его знакомство с этими молодыми поэтами, противопоставив им свежую деревенскую поэзию Вергилия.
Но Мессала не согласился с принцепсом.
– Ты прав, Цезарь, только в одном, – сказал он ему, – а именно в том, что Вергилий велик и что трудно найти ему равного среди поэтов, но и мои друзья не ничтожества. Правда, они Амура и Вакха предпочитают Церере, а яркий, но быстро рвущийся пурпур – прочному, но некрасивому холсту; правда, шум и оживление римских улиц для них приятнее тишины и спокойствия деревенской жизни. Но зато из их легкомысленных произведений ключом бьют богатая фантазия и живое вдохновение. К тому же, Цезарь, они высоко ценят и тебя, и твою деятельность. Особенно Овидий не перестает восхвалять тебя: он ставит тебя наряду с богами и ожидает от тебя великих подвигов.
Мессала рассчитывал, что последние его слова произведут на Августа приятное впечатление, но он ошибся. Нахмурившись, Август сказал:
– Мне известны льстивые восхваления Овидия; но если он считает меня богом, то передай ему, что я не люблю жрецов, унижающих собою того бога, которому они поклоняются.
Вскоре после этого трапеза окончилась. Август, не дожидаясь, пока гости покончат с поданными на десерт сушеными фруктами и сыром, первым поднялся из-за стола, как это он часто делал на званых обедах, и покинул своих гостей. После его ухода беседа еще короткое время продолжалась, но с первым приближением сумерек гости разошлись.
III. Народное собрание при Августе
Таков был Август дома, перед своими друзьями и перед людьми, искавшими его благосклонности и покровительства. Посмотрим на него теперь в тех случаях, когда он выступал как должностное лицо.