Римская история в лицах

Падает пепел, еще редкий. Я оглядываюсь назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. «Свернем в сторону, — говорю я, — пока видно, чтобы нас, если мы упадем на дороге, не раздавила идущая сзади толпа». Мы не успели оглянуться — вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин. Одни окликали родителей, другие — детей или жен и старались узнать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие — гибель близких. Некоторые в страхе перед смертью молили о смерти. Многие воздевали руки к богам. Большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет, и для мира это последняя вечная ночь. Были люди, которые добавляли к действительной опасности вымышленные, мнимые ужасы. Говорили, что в Мизене то-то рухнуло, то-то горит. Это была неправда, но вестям верили. Немного посветлело, но это был не рассвет, а отблеск приближавшегося огня. Огонь остановился вдали. Опять темнота, опять пепел, густой и тяжелый. Мы все время вставали и стряхивали его. Иначе нас засыпало бы и раздавило под его тяжестью. Могу похвалиться: среди такой опасности у меня не вырвалось ни одного стона, ни одного жалкого слова. Я только думал, что я гибну вместе со всеми и все со мной, бедным, гибнет: великое утешение в смертной участи.

Туман стал рассеиваться, расходясь как бы дымным облаком. Наступил настоящий день и даже блеснуло солнце. Но такое бледное, какое бывает при затмении. Глазам все еще дрожавших людей все предстало в измененном виде. Все, словно снегом, было засыпано толстым слоем пепла. Вернувшись в Мизен и кое-как приведя себя в порядок, мы провели тревожную ночь, колеблясь между страхом и надеждой. Осилил страх: землетрясение продолжалось, множество людей, обезумев от страха, изрекали страшные предсказания, забавляясь своими и чужими бедствиями. Но и тогда, после пережитых опасностей и в ожидании новых, нам и в голову не приходило уехать, пока не будет известий о дяде.

Рассказ этот недостоин истории, и ты не занесешь его на ее страницы. Если же он недостоин и письма, то пеняй на себя: ты его требовал. Будь здоров».

Глава VIII Адриан

Предыдущая глава заканчивалась сообщением о смерти императора Траяна. Краткость этого сообщения могла вызвать недоумение читателя. Сейчас оно разъяснится. Дело в том, что некоторые не совсем ясные обстоятельства, связанные с кончиной императора, имели важное значение для начала правления его преемника. Поэтому я перенес рассказ о них сюда, в начало новой главы. Внимательный читатель, наверное, заметил, что во всем жизнеописании Траяна нет даже упоминания о его возможном наследнике. Детей у императора не было. Никаких сведений об усыновлении или хотя бы возвышении кого-либо из приближенных в тексте предыдущей главы нет. И не случайно: до самого дня смерти Траян не назвал имени своего избранника. А между тем, казалось бы, вероятная кандидатура для этого была. Сорокалетний наместник Сирии Элий Адриан, уроженец того же, что Траян, испанского городка Италика, муж его внучатой племянницы, имел все основания надеяться стать преемником верховной власти в Риме. Помимо родства, он уже успел проявить себя наилучшим образом как полководец, консул и наместник провинций: сначала Паннонии, затем Сирии. Отношения Адриана с императором тоже, казалось бы, давали все основания для надежды. Еще одиннадцать лет назад, после взятия столицы дакийского царя Децебала, Траян вручил отличившемуся при штурме крепости Адриану перстень, полученный от Нервы. Это всеми было воспринято как залог будущего усыновления. Наконец, жена императора, Плотина, имевшая немалое влияние на Траяна, энергично поддерживала кандидатуру Адриана. Она сопровождала мужа в Парфянском походе. На ее глазах с императором случился первый приступ паралича. Это, наверное, заставило ее напомнить Траяну, что наследник все еще не назначен. Заболевший император возвращался из неудачного похода в Италию через Антиохию. Там он встретился с Адрианом, но ничего не сказал об усыновлении, хотя и назначил его вместо себя главнокомандующим остававшегося на Востоке войска.