«Римская история» Веллея Патеркула

CXVI. В ходе этой войны в Далмации проявил великую доблесть Германик, посланный во многие труднодоступные районы. (2) Также консуляр Вибий Постум[434], получивший назначение в Далмацию, заслужил усердием и славными подвигами триумфаторские отличия. Подобной чести за несколько лет до этого добились в Африке Пассиен[435] и Косс[436], люди, знаменитые доблестями, хотя не одинаковыми. Но Косс закрепил память о победе даже в когномене сына, юноши, рожденного стать образцом всех доблестей. (3) Что касается сотоварища подвигов Постума, Л. Апрония[437], в этой же войне, то он исключительной доблестью заслужил те почести, которые впоследствии получил. О, если бы даже не было засвидетельствовано более значительным опытом всемогущество фортуны! Но и в обстоятельствах такого рода ее сила могла бы быть познана в полной мере. Ведь и Элий Ламия[438], человек старинных правил, но умеряющий древнюю суровость исключительным дружелюбием, самым блестящим образом исполнявший свои обязанности в Германии и в Иллирике, а вскоре затем в Африке, не получил триумфаторских почестей потому, что не доставало повода, а не заслуг. (4) И А. Лициния Нерву Силиана, сына П. Силия, которым недостаточно восхищались даже те, кто его знал, хотя он и проявил себя так, что не было лучше гражданина и честнее полководца, чем он, преждевременная смерть лишила и блага почетной дружбы принцепса, и вознесения до высочайшего положения, достигнутого его отцом[439]. (5) Если кто скажет, что я искал повода для упоминания об этих людях, то я с ним соглашусь, но ведь честная, непредубежденная правдивость у порядочных людей — не преступление.

CXVII. Едва Цезарь положил конец Паннонской и Далматской войнам, как менее чем через пять дней после столь великих деяний из Германии пришло горестное известие о гибели Вара и уничтожении трех легионов и стольких же конных отрядов и шести когорт[440]. Но фортуна была исключительно милостива к нам хотя бы в том, что к этому был непричастен Тиберий…[441] Надлежит задержаться на причине поражения и личности Вара. (2) Квинтилий Вар, происходивший из семьи скорее известной, чем знатной, был от природы человеком мягким, спокойного нрава, неповоротливым и телом и духом, пригодным скорее к лагерному досугу, чем к военной деятельности. Что он не пренебрегал деньгами, доказала Сирия, во главе которой он стоял: бедным он вступил в богатую страну, а вернулся богатым из бедной. (3) Будучи поставлен во главе войска, которое было в Германии, он воображал, что этих людей, не имеющих ничего человеческого, кроме голоса и тела, которых не мог укротить меч, сможет умиротворить правосудие. (4) С этими намерениями он вошел в глубь Германии и протянул летнюю кампанию, словно бы находясь среди людей, радующихся сладости мира, и разбирая по порядку дела с судейского возвышения.

CXVIII. Что касается германцев (кто этого не испытал, едва поверит, — несмотря на чрезвычайную дикость, они необыкновенно хитры — от рождения народ лжецов), они придумывали один за другим ложные поводы для тяжбы: то втягивали друг друга в ссоры, то благодарили за то, что римское правосудие кладет им конец, за то, что их дикость смягчается новизной неведомого им порядка, и за то, что ссоры, обычно завершавшиеся войной, прекращаются законом. Всем этим они привели Квинтилия в состояние такой беззаботности, что ему казалось, будто он в должности городского претора творит суд на форуме, а не командует войском в центре германских земель.

(2) Тогда вялостью нашего полководца как поводом для преступления воспользовался Арминий, сын вождя этого племени, Сигимера, юноша знатный, в бою отважный, с живым умом, с неварварскими способностями, с лицом и глазами, отражающими отблеск его души; будучи усердным участником наших прежних походов, он по праву заслужил римское гражданство и был введен во всаднический ранг. Он весьма здраво рассудил, что никто не может быть застигнут врасплох быстрее, чем тот, кто ничего не опасается, и что беспечность — самая частая причина несчастья. (3) Итак, он сделал своими соучастниками сначала немногих, а вслед за тем большинство: он говорил, он убеждал, что римлян можно победить, и, связав планы с действиями, назначил время выступления. (4) Вару это становится известно благодаря Сегесту, верному и влиятельному человеку этого племени. Он также требовал…[442] рок над замыслами и притупил у Вара всю остроту ума. Ведь дело обстоит так: обычно, если божество задумает изменить чью-то судьбу, то сокрушает и его замыслы и (что печальнее всего) случившееся кажется заслуженным, и несчастье превращается в вину. Итак, Вар отказывается верить, выразив надежду, что расположение к нему германцев соответствует его благодеяниям. После первого предупреждения недолго оставалось ждать второго.