«Римская история» Веллея Патеркула

CXIX. Об обстоятельствах столь страшного бедствия, тяжелее которого не испытывали римляне в столкновениях с внешним миром после разгрома Красса в Парфии, мы, как это сделали и другие, попытаемся рассказать в надлежащем сочинении. Здесь же нам придется его оплакать. (2) Армия, отличающаяся своей доблестью, первая из армий по дисциплине и опытности в военном деле, попала в окружение из-за вялости своего полководца, вероломства врага и несправедливости судьбы. Воины не имели даже возможности сражаться и беспрепятственно производить вылазки, как они этого хотели. Некоторые из них даже жестоко поплатились за то, что вели себя как подобает римлянам по духу и оружию; запертые лесами и болотами, попавшие в западню, они были полностью перебиты теми недругами, которых прежде убивали как скот, так что их жизнь и смерть зависели от их гнева или от их сострадания. (3) У военачальника хватило духа более для того, чтобы умереть, чем для того, чтобы сражаться: ведь он пронзил себя по примеру отца и деда[443]. (4) Что касается двух префектов лагерей, то насколько славным был пример Л. Эггия[444], настолько же позорным — Цейония[445]: когда была потеряна большая часть войска, он решил сдаться, предпочитая кончить жизнь во время казни, чем в бою. Что же касается Нумония Валы[446], легата Вара, человека во всем остальном уравновешенного и честного, то он подал ужасный пример: оставив пехоту, лишенную поддержки конницы, вместе с другими бежал к Рену. Судьба отомстила ему за это: он не пережил покинутых, но был убит как перебежчик. (5) Полусожженное тело Вара было в ярости растерзано врагами. Его отрубленная голова, посланная Марободу и переправленная им Цезарю, была, однако, почетно погребена в родовом склепе[447].

CXX. При этих новостях[448] Цезарь мчится к отцу: постоянный защитник Римской империи берется за привычное ему дело. Посланный в Германию[449], он укрепляет Галлии, размещает войска, усиливает опорные пункты и, оценивая себя в соответствии со своим величием, а не с самоуверенностью врагов, угрожавших Италии новым нашествием кимвров и тевтонов, переправляется с войском на другой берег Рена[450]. (2) Он ведет войну, тогда как отец и отечество довольствовались тем, что ее отражали, проникает все глубже, строит дороги, опустошает поля, сжигает дома, сметает все на своем пути и с величайшей славой возвращается в зимние лагеря с войском, сохранив всех, кого переправил через реку.

(3) Следует привести правдивое свидетельство о Л. Аспренате[451]: воюя в качестве легата при своем дяде Варе, он энергичными и смелыми действиями двух легионов, которые возглавлял, сохранил войско при этом великом бедствии и, своевременно спустившись в нижние зимние лагеря, укрепил в верности колебавшиеся племена по эту сторону Рена. Некоторые однако считают, что он, хотя и спас живых, присвоил, сколько захотел, из имущества погибших под командованием Вара, сделавшись наследником павшего войска. (4) Достойно похвалы также доблестное поведение префекта лагеря Л. Цецидия[452] и тех, кто был окружен вместе с ним в Ализоне[453]. Преодолев неимоверные трудности из-за нехватки необходимого и неодолимости вражеской силы, он, презрев безрассудство планов Вара и медлительность провидения, воспользовался предоставившимся случаем и оружием обеспечил себе возвращение к своим. (5) Из этого видно, что Вару, который бесспорно был человеком серьезных и благих намерений, но погубил себя и превосходнейшее войско, недоставало скорее полководческой мудрости, чем доблести воинов. (6) При виде мучений, которым германцы подвергали пленников[454], замечательный, достойный древности своего рода поступок совершил Кальд Целий: схватив звено цепи, которой был закован, он ударил им себя по голове — сразу вытекли кровь и мозги, и он испустил дух.

CXXI. Императору Тиберию, вступившему в Германию, продолжали сопутствовать доблесть и счастье. Разбив силы врага в сухопутных и морских сражениях, он устранил огромную опасность, возникшую в Галлиях, и раздоры среди черни в Виенне[455], скорее обуздывая, чем карая. И тогда сенат и римский народ своим постановлением предоставили Тиберию по предложению его отца власть над всеми провинциями, равную той, которой [Август] обладал сам[456]; ибо было бы абсурдно, чтобы ему не подчинялись те, кто был им освобожден, (2) и чтобы тот, кто первым отправился на помощь провинциям, не мог претендовать на власть над ними. По возвращении в Рим он отпраздновал над паннонцами и далматами триумф, уже давно ему назначенный, но отложенный по причине непрекращающихся войн[457]. (3) Кто бы удивился великолепию триумфа, если это касается Цезаря? И кто бы, право, не восхитился расположением фортуны? Ведь были только слухи, что все самые известные вражеские вожди не убиты, а во время триумфа мы увидели их в цепях! К этому были причастны я и мой брат, сопровождая [колесницу] среди знаменитых мужей, удостоенных выдающихся наград.