«Римская история» Веллея Патеркула

XI. После того как был побежден и взят в плен Персей, который умер через четыре года под домашним арестом в Альбе[44], Псевдо-Филипп, названный так вследствие его лживого утверждения, что он Филипп и человек царской крови, хотя был самого низкого происхождения, силой оружия захватил Македонию и присвоил знаки царского величия, но вскоре понес наказание за свою дерзость. (2) Ведь претор Кв. Метелл, которому за доблесть было добавлено имя Македонский, одолел Псевдо-Филиппа и его народ достославной победой[45]. В жестоком бою он разбил также ахейцев, начавших при нем мятеж[46]. (3) Это тот Метелл Македонский, который обнес портиками, не имевшими надписей, два храма (ныне они опоясаны Октавиевым портиком)[47]. Он также привез из Македонии отряд конных статуй, который повернут к фронтону храма и до сих пор служит лучшим украшением этого места. (4) Обычно так передают историю этого конного отряда: Александр добился от Лисиппа, выдающегося в этом искусстве мастера, чтобы тот изваял портретные изображения всадников его турмы, павшей при реке Гранике, и поместил среди них его собственную статую[48]. (5) Метелл, первым воздвигший храм из мрамора рядом с этими памятниками, положил начало этому виду великолепия или роскоши. Едва ли можно отыскать в другом народе, времени или сословии человека, какой бы пользовался таким благоволением фортуны, как Метелл. (6) Ведь кроме великолепных триумфов, великого почета, каким он пользовался, выдающегося места в государстве, острых и бескорыстных споров с недругами, которые он вел, защищая государство, Метелл вырастил четырех сыновей и всех их увидел взрослыми, всех оставил живыми, добившимися величайшего почета. Когда он умер, эти четыре сына поставили его погребальное ложе перед рострами. Один из них уже был консуляром и цензором, второй — консуляром, третий консулом того года, четвертый — кандидатом в консулы, уже вступившим в свои права[49]. Это можно было скорее назвать счастливым окончанием жизни, чем смертью.

XII. Затем Ахайя, большая часть которой, как было сказано выше, была сломлена доблестью и оружием того же Метелла Македонского, полностью вовлеклась в войну; более всего к ней подстрекали коринфяне, даже наносившие римлянам тяжелые оскорбления. Вести эту войну было поручено консулу Л. Муммию.

(2) И почти в то же самое время сенат принял решение разрушить Карфаген, скорее потому, что римляне готовы были верить всему, что бы ни говорилось о карфагенянах, чем потому, что сказанное заслуживало доверия. (3) Вследствие этого тогда был избран консулом П. Сципион Эмилиан, хотя он домогался эдилитета. Как было сказано, это один из сыновей Павла, усыновленный сыном Сципиона, доблестью подобный своему деду П. Африканскому и своему отцу Павлу, благодаря одаренности и образованию самый выдающийся человек своего века в вопросах войны и мира, не совершивший в своей жизни ничего, что бы не было достойно похвалы — ни в делах, ни в словах, ни в помыслах. (4) В войну против Карфагена, начатую уже за два года до него прежними консулами, он устремился с большой силой (еще раньше он получил в Испании корону, вручаемую за взятие города штурмом, в Африке он был награжден короной за освобождение римского войска от осады, и, сверх того, вызванный в Испании на поединок, будучи человеком умеренных физических сил, победил противника, обладавшего невероятной силой). (5) Он разрушил до основания этот город, ненавистный римлянам (поскольку в нем видели соперника их власти, а не из-за вреда, который он мог бы принести в это время), сделал Карфаген памятником своей доблести — его дедом он был сделан памятником милосердия. Карфаген был разрушен через шестьсот шестьдесят лет после своего основания, в консульство Гн. Корнелия Лентула и Л. Муммия, за сто семьдесят семь лет до наших дней. (6) Таков был конец Карфагена, соперника Римской империи, с которым наши предки начали воевать в консульство Клавдия и Фульвия, за двести девяносто шесть лет до того, как ты, М. Виниций, вступил в консульство. Так что сто двадцать лет между обоими народами велась война, включая приготовления к ней и непрочный мир. (7) Даже когда Рим уже достиг мирового господства, он не мог считать себя в безопасности до тех пор, пока оставалось имя Карфагена и существовал сам город. Настолько ненависть, порождаемая соперничеством, переживает страх и не прекращается даже по отношению к побежденным. Так и ненависть к Карфагену исчезла лишь с его исчезновением.