Римская карусель (СИ)

   - Не может быть! - Он сгорал от любопытства. - Когда это ты научился врать?

   Риккардо молчал, жалея о порыве, заставившем ему это сказать.

   - Или это правда? Кто она? Говори же!

   Но уговоры Лоренцо не возымели никакого действия.

   - Жаль, - молвил он. - Я уже было обрадовался за тебя, как и пристало истинному другу. Но давай, коль скоро речь зашла об искусстве любви, покажу тебе кое-что интересное и опасное. Разумеется, никому ни слова! Помнишь скандал с непристойными фресками Романо?

   - Да, но я никогда их не видел.

   Несколько лет назад - Риккардо и Лоренцо были тогда еще подростками - талантливый художник Джулио Романо, ученик великого Рафаэля из Урбино, рассердившись на папу Климента за невыплаченный в срок гонорар, отомстил ему, сделав на стенах зала Константина в Ватиканском дворце наброски фресок непристойного содержания. По приказу понтифика их затерли, но другой ученик Рафаэля, Маркантонио Раймонди, успел зарисовать фрески. Впоследствии он сделал из этих рисунков сборник гравюр и опубликовал его. Все копии сборника были уничтожены, Раймонди - арестован. Романо повезло больше: сразу после этой истории он получил большой заказ в Мантуе и покинул Вечный город. Пьетро Аретино, нынешний патрон Лоренцо, живший в ту пору в Риме, воспользовался своими связями, и в конце концов ему с немалым трудом удалось вызволить Раймонди из узилища.

   - Эти иллюстрации снова вышли в свет, - тихим торжествующим голосом сообщил Лоренцо, вынимая из мешка книгу. - На этот раз с сонетами маэстро Аретино.

   Он прочитал латинское название, перевел на романеско - "Все позы любви", - и принялся неторопливо листать книгу, с благоговением прикасаясь к страницам. Охваченный любопытством Риккардо разглядывал иллюстрации, краснея, но не отводя от них глаз.

   - Представь себе, какими могли быть фрески, вообрази все это в цвете!... - прошептал Лоренцо.

   Однако Риккардо был заворожен и этими черно-белыми изображениями.

   Все шестнадцать гравюр были равно прекрасны по дерзости, бесстыдству и правдоподобию. Мужчины и женщины, поражая мускулистой пластичностью своих членов, совокуплялись во всевозможных позах на пышных ложах, на фоне тяжелых драпировок, чьи складки каким-то загадочным образом подчеркивали чувственные изгибы тел.

   "Мессалина в каморке Лициски", "Эней и Дидона", "Геркулес и Деянира", "Сатир и нимфа". Лоренцо произносил вслух названия картин, но эти языческие имена мало что говорили Риккардо, ничего не добавляя к ошеломлению, наслаждению и острому стыду, которые вызывали в нем изображенные в книге сцены любви. Разбирать стихи он не пытался. Чтение всегда было для него трудным делом, а те строки, что произносил вслух Лоренцо("Эй, закинь вот так на плечо мне ногу, Но узды моей не держи рукою"...), показались ему трескучими и многословными. В них не было той пленительной грации и страстной мощи, так захватившей молодого цирюльника при разглядывании гравюр, хотя сам он вряд ли смог бы объяснить это переживание словами.

   - Ну, все, теперь рассказывай про девушку, которая скоро будет твоей подружкой! - потребовал вдруг Лоренцо, внезапно закрыв книгу и возвратив ее в мешок.

   - Спи! - коротко бросил Риккардо и вышел из спальни, недоумевая, что же все-таки заставило его сказать фразу о подружке, и как это связано с тем, что до пробуждения Безымянной остаются одни сутки.

***

   Следующий день прошел в непрерывных трудах. Риккардо ходил от клиента к клиенту, радуясь заработку и стараясь не думать о том, что произойдет ночью.

   На одной из улочек в Трастевере, возвращаясь домой, он чуть было не попал в массовую потасовку, одну из тех частых ссор, что начинаются с чьего-то задетого самолюбия. Вскоре в ход, как обычно, пошли шпаги, кинжалы, стилеты, на земле уже лежали стонущие раненые. Два человека, увидев рослого, физически сильного цирюльника, приняли его за врага и угрожающе надвинулись на него. В этот момент кто-то из своих позвал их на помощь, и Риккардо, воспользовавшись возможностью, поспешил ускользнуть, радуясь тому, что серый мул проявил достаточно прыти, когда это от него потребовалось.

   Некоторые такие ссоры могли длиться десятилетиями. Месть обидчикам и их родственникам становилась делом чести всей семьи. Однажды на окраине города группа детей играла в казнь. Один из них встал на плечи двум другим и засунул голову в петлю. Неожиданный волчий вой напугал детей, и они бросились врассыпную, несмотря на хрипы оставленного товарища. Позже один из них вернулся на место, отвязал мертвого мальчика и похоронил его. Плача от раскаяния и страха, он рассказал о случившемся встревоженному отцу погибшего приятеля и показал ему место захоронения. За свою откровенность невольный убийца поплатился жизнью прямо на месте. Отец повешенного заколол мальчика и похоронил его рядом со своим сыном. Скрывать случившееся он не стал, и в результате вспыхнувшей вендетты в течение месяца погибло больше тридцати человек.