Римская кровь

Особенно дорого она обошлась грекам. В прошлом все великие римляне — покорители Греции и Македонии — отдавали дань почтения местным святилищам и храмам, одаряя их золотыми и серебряными приношениями — если и не в знак уважения к современным грекам и македонянам, то по крайней мере в память Александра и Перикла. Сулла обошелся с храмами совсем иначе — он их разграбил. В Эпидавре со статуй была снята позолота. Священные приношения из Олимпии были переплавлены в деньги. Сулла написал хранителям Дельфийского оракула и потребовал выдать ему храмовые сокровища, утверждая, что в его руках они будут в большей безопасности от превратностей войны и что, если ему случится их истратить, то он непременно все вернет. Посланец Суллы Кафис прибыл в Дельфы, проник внутрь святилища, услышал напев невидимой флейты и разрыдался. В письме к Сулле Кафис просил его пересмотреть свое решение. Сулла отписал ему, что звук лиры — несомненный знак не гнева, но одобрения Аполлона. Громадная серебряная бочка была распилена на куски и вывезена на телеге. Ценности меньших размеров были унесены в мешках. Оракул смолк. Этого эллины не забудут и через сто поколений.

Греки, особенно афиняне, приветствовали Митридата, радуясь возможности стряхнуть римское иго. Сулла их покарал. Если бы греки могли произвести нового Еврипида — поэта агонии и ужаса, он нашел бы свою тему во всепожирающем стремлении Суллы покорить Афины, вот только Суллу не постигла кара за спесь: в его жизни были только неотступные ласки Фортуны — настойчивые, как морские волны. Осада была жестокой и упорной. Вынужденное голодать население поддерживало свой боевой дух, сочиняя похабные песенки про Суллу. Тиран Аристион измывался над римлянами с городских стен, осыпая оскорблениями Суллу и его четвертую жену Метеллу и сопровождая свои тирады обширным и запутанным словарем непристойных жестов, многие из которых были увидены римлянами впервые; впрочем, римляне быстро освоились с новизной, и теперь эти жесты вошли в моду среди уличных шаек и праздной городской молодежи. Многим из них присвоены шутливые названия, по большей части обыгрывающие тему изнасилования Суллой Афины к досаде его законной супруги.

После того как воины взошли на стены и открылись городские ворота, разыгралась ужасная бойня. Говорят, что огороженная рыночная площадь была буквально по локоть залита кровью. Когда ярость улеглась, Сулла положил конец грабежам и взошел на Акрополь, чтобы сказать несколько хвалебных слов о древних афинянах и произнести свою знаменитую фразу: «Я прощаю немногих ради многих, живых ради мертвых»; эти слова нередко цитируют то в подтверждение его глубокой мудрости, то как образчик его весьма сухого остроумия.

Между тем в Риме закипала и булькала гражданская война, словно стены города представляли собой обод одного большого котла. Италийские союзники роптали на медленную раздачу гражданских прав, обещанных в конце союзнической войны; консерваторы из сената роптали на то, что привилегии гражданства катастрофически выхолащиваются; изгнанник Марий переезжал из Италии в Африку и обратно, как Улисс, преследуемый гарпиями. Антисулланский консул Цинна — еще один радикальный демагог — призвал Мария в Рим и объявил вне закона самого Суллу. Посреди беспорядков и кровопролития Марий в седьмой раз был избран консулом лишь для того, чтобы умереть семнадцать дней спустя.

Оттеснив Митридата назад в Понт, Сулла без проволочек провозгласил, что восточный поход завершился полной победой, и со всех ног поспешил в Италию. Здесь легенды и «Записки» рассказывают о новых встречах с льстивыми предсказателями, о новых возвышенных снах, но к чему повторяться? Богиня Беллона снабдила его новыми перунами, а Сулла вручил их своим верным военачальникам — в первую очередь Помпею и Крассу, которые метали их в Италии и Африке, обращая врагов Суллы в пепел. С лица Фортуны не сходила улыбка. При Сигнии Сулла сразился с войском Мария, сына Мария. Двадцать тысяч марианцев были убиты, восемь тысяч взяты в плен; Сулла потерял всего двадцать три воина.

Вторая осада Рима оказалась куда менее легкой. Сулла и Красс приближались с севера, Помпей с юга. Левое крыло, которым командовал Сулла, было уничтожено, а сам он едва успел уклониться от вражеского копья; позднее он приписывал свое спасение золотой статуэтке Аполлона, которую он похитил из Дельфов и в сражениях всегда носил при себе, часто поднося ее к губам, бормоча молитвы и нашептывая слова обожания, точно любовник. Молва о гибели Суллы распространилась с обеих сторон и даже заразила войско Помпея отчаянием. Наконец после наступления темноты Сулла получил известие о том, что отряд Красса разгромил врага.