Римская кровь

— Я? Неужели я настолько ужасна? Неужели я не заслуживаю жалости? Ты мог сказать мне, что Елена жива и счастлива, что она прижимает к груди здорового малыша. Откуда бы я узнала, что это ложь? Вместо этого ты сообщаешь мне правду. Зачем мне правда? Твоя правда как наказание. Неужели я и впрямь его заслужила? Тебе это доставляет удовольствие? — Слезы хлынули у нее из глаз.

— Прости меня, — сказал я. Она отвернулась и ничего не ответила.

Я покидал Лебединый Дом, проталкиваясь через толпу скалящих зубы шлюх и напряженных, бросающих плотоядные взгляды посетителей, которые томились в вестибюле. Хозяин посторонился передо мной, улыбаясь, как гротескная комическая маска. На улице я остановился перевести дух. Вскоре с криками и сжатыми кулаками хозяин выскочил за мной.

— Что ты с ней сделал? Почему она так рыдает? Рыдает и не хочет остановиться. Она слишком стара для слез, даже при своей внешности. Зачем она мне нужна такая? Ее глаза опухнут, и весь остаток дня она не сможет работать. И вообще что ты за человек? В тебе есть что-то непристойное, противоестественное. Не трудись приходить снова. Иди в другое место. Найди себе чужих девочек. Проделывай свои грязные шуточки с ними. — Он молнией влетел обратно в дом.

Чуть ниже по улице, достаточно близко, чтобы все слышать, в окружении нескольких телохранителей и небольшой свиты стоял невозмутимый аристократ, который побывал у Электры до меня; судя по виду, какой-нибудь мелкий городской магистрат. Когда я проходил мимо, вся компания грубо гоготала и скалила зубы. Их хозяин улыбнулся мне прохладной, снисходительной улыбкой; так могущественная особа взирает на человека из толпы, признавая, что, несмотря на разделяющую их пропасть, боги наградили их одинаковыми слабостями.

Я остановился и уставился на него; взгляд мой был достаточно продолжителен и суров, чтобы он прекратил улыбаться. Я представил себе, как он корчится со сломанной челюстью на земле, истекает кровью, потрясенный навалившейся на него лавиной боли. Один из телохранителей зарычал на меня, как пес, воем отгоняющий невидимые страхи. Я сжал кулаки под туникой, до крови закусил язык, посмотрел прямо перед собой и заставил себя пойти дальше.

Я бродил до тех пор, пока мне не надоели людные площади, где я чувствовал себя полным чужаком, не надоели таверны, куда мне было противно заходить. Я снова казался себе невидимкой, но я больше не ощущал ни свободы, ни силы, только пустоту. В этом городе бесконечного убожества и вопящих детей меня обступили запахи сырого лука и тухлого мяса, под ногами лежала грязь неметенных мостовых. Я видел, как тащится по улице безногий нищий, которого преследует свора мальчишек, швыряющих в него камни и осыпающих его бранью.

Солнце заходило. У меня заурчало в животе, но я не мог заставить себя перекусить. Сгущающиеся сумерки принесли с собой разреженный, прохладный воздух. Я очутился перед входом в Паллацинские бани, излюбленный уголок покойного Секста Росция.

— Горячий денек, — сказал молодой служитель, принимая мою одежду. — Последние несколько дней совсем не было посетителей — слишком жарко. Сегодня вечером можешь не спешить. Мы будем открыты допоздна, чтобы возместить убытки.

Он вернулся с сухим полотенцем. Принимая его, я заговорил со слугой, чтобы отвлечь его внимание, и обернул полотенце вокруг левой руки, убедившись, что оно надежно скрывает мой нож. Даже голый, я был не намерен расставаться с оружием. Я вступил в горячо натопленную баню, и раб закрыл за мной дверь.

Догорающий закат бросал сквозь высокое окно странный оранжевый отблеск. Служитель с горящей свечкой зажег лампаду, утопленную в одной из стен, потом его куда-то позвали, и он не успел зажечь остальные. Помещение было таким темным, а пар над водой таким густым, что фигуры десятка мужчин, бродивших вокруг бассейна, были неотчетливы, как тени, и походили на статуи, вырисовывающиеся в плотном, оранжевом тумане. Я медленно опускался в бассейн, с трудом привыкая к горячей воде, пока вокруг моего горла не закружился жаркий водоворот. Мужчины вокруг меня постанывали, словно от боли или наслаждения. Я застонал вместе с ними, погрузившись во тьму горячих испарений. Свет в окне постепенно, неуловимо гас. Служитель так и не вернулся, чтобы затеплить светильники, но никто не возмущался и не требовал света. Тьма и жар были подобны любовникам, которых мы не решались разлучить.

Светильник зашипел. Пламя подпрыгнуло и уменьшилось, погрузив помещение в еще большую тьму. Вода тихо плескалась о край бассейна, мужчины со вздохами и негромкими стонами втягивали в себя воздух. Я посмотрел вокруг и не разглядел ничего кроме пара — бесформенного и беспредельного, и только в одной точке чуть поблескивал огонек лампады, напоминавший свет маяка на далекой скале. Вдалеке колыхались неясные силуэты, подобные качающимся на волнах островам или чудищам глубин, рыщущим по поверхности.