Римская рулетка

Римлянин лежал на боку в крайне неудобной позе, привалившись к каменному постаменту, и глядел на Хромина. Он только что очнулся и, похоже, не заботился ни о себе, ни о все еще пребывающем в беспамятстве молодом спутнике. Больше всего старшего латинянина занимал Хромин, ведь именно его хорошо поставленная и модулированная декламация привела в чувство философа-гипнотизера. Было похоже, что римлянин собирается внести коррективы в стиль стихосложения и продолжить обучение успешно обученного пока еще живому мертвому языку. «Пусть даже не пробует, сволочь», – подумал Хромин.

– Чего тебе? – спросил Дима, на четвереньках подлезая под соседний обелиск. – Развязывать даже не проси.

Почтенный патриций досадливо наморщил облупленный нос, изрядно пострадавший от небрежного затыкания рта скотчем. Он не просил его развязать. Но он явно хотел чего-то, и Хромин по своему опыту знал: такие взгляды лучше понимать с первого раза. Дмитрий Васильевич поправил венок на лбу и огляделся.

Айшат, сев на корточки и взяв в руки травинку, играла с муравьем, ползущим по высеченным на шпате этрусским изображениям. Видимо, восточное воспитание требовало не надоедать молодому супругу в день свадьбы и не мешать беседовать с гостями.

– Ну, чего? – нетерпеливо повторил Хромин. – Хочешь ли ты избежать толков с моими друзьями? Я не помощник тебе – мне ведь они не друзья…

Римлянин с огромным трудом перевалился на бок, отчего стали видны кисти его рук, заломленных за спину и перетянутых скотчем. Измазанные в земле, они посинели от притока венозной крови, и Хромин автоматически подумал, что жгут на перебинтованной конечности следует ослаблять раз в три часа во избежание турникетного шока.

– Чего, руки болят? – спросил он. – Видишь ли, ты ведь пленен, и, как положено пленным…

На этот раз философ не дал санинспектору договорить поэтическую строфу, выразительно постучав Головой о землю. Похоже было, он недоволен умственными способностями собеседника. Покосился за плечо, где по-прежнему бесчувственно лежал стукнутый в челюсть румяный юноша. Потом с заметным усилием шевельнул кистями рук и выпрямил на правой средний палец, как будто, предчувствуя общение с жителем двадцать первого века, решил вы. разить к нему отношение известным американским жестом.

На среднем пальце его левой руки электрической искрой блеснул сапфировый перстень.

* * *

– А теперь послушайте меня, гражданин Беляш! – говорил Андрей Теменев, упершись спиной в замшелый обелиск. Ему уже изрядно надоело отбиваться от непрекращающихся наскоков Алексея Илюхина.

– Почему я должен тебя слушать, а не ты меня? – подозрительно проворчал Белый. – И не Беляш, а Белаш!

– Потому что у меня есть вот это, – сунул патриоту под нос железного «Макарова» Теменев, – а еще потому, что ты треплешься уже больше часа. Теперь вот что. Я не знаю, где мы, и ты не знаешь. Этот твой историк утверждает, будто в Древнем Риме. Да хоть в Туркмении. Главная сейчас задача – не окочуриться тут поодиночке, это ты можешь понять? Нам надо держаться вместе, потому что твой историк может разобрать, что здесь творится, а этот мой взяточник несчастный со своей бабой шпарит по-местному как по писаному.

– Это не его баба. Это моя жертва.

– Я тебе дам «жертва»! – угрожающе потряс пистолетом сотрудник ФСБ. – Нас тут семеро, из которых трое несовершеннолетних. И если тут хоть одна сука начнет жертвы приносить… Это у тебя укладывается в твоей дурной башке, или повторить?

– Мне нужно в Чудь, – мрачно пробурчал Белаш.

– Заколебал ты меня со своей Чудью! Мало ли куда тебе нужно? Я тебе говорю, что нам всем нужно. Сейчас организованно идем допрашивать пленных. Не бьем их и ушей не отрезаем. Пойми ты, что если к местным властям мы вломимся по одному, то нас упрячут в психушку, а если все вместе…

– Властям… – презрительно зацепился Белаш. – Мент, он мент и есть.

– Товарищи!

С холма, почти уже невидного на фоне быстро темнеющего небесного ультрамарина, быстрыми шагами спускался Хромин-младший. Его борода восторженно торчала в разные стороны.

– Товарищи, я могу, конечно, ошибаться, но, судя по всему, мы с вами на легендарной Аппиевой дороге.

– Просто на ушах висит, – согласился Андрей.

– Ну как же! – изумился историк. – А где же, по-вашему, Спартака распяли?

– Это не Спартака распяли, – привычно возразил Белаш, – это римская католическая церковь пыталась мифологизировать деяния православного Христа.

– Все! – скрипнул зубами Андрей Теменев. – По-хорошему вы не хотите, а я уже не могу» Я пошел допрашивать. Хотите – идите со мной, не хотите – идите в задницу. Но если кто-нибудь тронет хоть одного переводчика, я эту сволочь самолично пристрелю. Dixi[8]!

Он двинулся между известняковыми плитами, и навстречу ему из кустов бузины выбрался Алексей Илюхин, на ходу застегивая черные, подвернутые у ботинок джинсы. Лик юноши свидетельствовал, что все враждебные поползновения забыты.

– Что, понос? – злорадно осведомился Андрей, оглядываясь через плечо. Белаш и историк шли следом. – Вы меня слушайте, слушайте, здоровее будете!