Римская сатира

Нужно, чтоб слог был то важен, то кстати игрив, чтобы слышны

Были в нем ритор, поэт, но и тонкости светской красивость.

Надобно силу уметь и беречь и, где нужно, умерить.

Шуткой нередко решается трудность и легче и лучше,

Нежели резкостью слов! То старинные комики знали!

Нам бы не худо последовать им, а их не читают

Ни прекрасный собой Гермоген, ни та обезьяна[63],

Чье все искусство в одном: подпевать Катуллу да Кальву[64]!

«Так, но ведь этот Луцилий сделал великое дело

20 Тем, что он много ввел греческих слов, примешавши к латинским».

О запоздалые люди! Вам кажется важным и трудным

То, что бывало давно у Пифолеонта Родосца[65].

«Правда, но это смешенье в стихах так для слуха приятно,

Как и хиосское вместе с фалернским[66] приятно для вкуса!»

Ну, а позволь мне спросить: хорошо ли было бы, если б

Трудное дело Петиллия ты защищал, и Корвин бы,

Педий Попликола[67] тут со своею латынью потели,

Ты же, забыв и отца и отечество, стал возражать им

Речью своей и чужой, как в Канусии[68] двуязычном?

30 Я ведь и сам хоть рожден по сю сторону моря, однако

Тоже, случалось, писал по-гречески прежде стишонки.

Но однажды средь ночи, когда сновиденья правдивы,

Вдруг мне явился Квирин[69] и с угрозой сказал мне: «Безумец!

В Греции много поэтов. Толпу их умножить собою —

То же, что в рощу дров наносить, ничуть не умнее!»

Между тем как надутый Альпин[70] вторично Мемнона

Режет в стихах и главу уродует грязную Рейна,

Я для забавы безделки пишу, которые в храме

Бога поэтов (где Тарпа[71] судьей) состязаться не будут,

40 Да и не будут по нескольку раз появляться на сцене.

Ты лишь один из живущих поэтов, Фунданий[72], столь мило

Можешь прелестниц заставить болтать, столь искусно представить

Дава, который морочит несчастного старца Хремета[73]!

Но Поллион[74] воспевает царей, но пламенный Варий

Равных не знает себе в эпопее, а сельские музы

Нежное, тонкое чувство Вергилию в дар ниспослали.

Я же, что пробовал тщетно Варрон Атацин[75] и другие,

Лучше пишу я сатиры, хотя и другой изобрел их.

Славы великой венца я с его головы не срываю!

50 Я ведь сказал: что он льется, как мутный источник, что часто

Больше отбросов несет, чем того, что пригодно. Скажи-ка,

Разве нет недостатков в самом великом Гомере?

Разве скромный Луцилий не делал поправок — и в ком же?

В трагике Акции[76]! Разве над Эннием он не смеется?

Разве, других порицая, себя он не выше их ставит?

Что же мешает и нам, читая Луцилия, тоже

Вслух разбирать: ему ли натура его отказала

В мягкости, или предметы, которые он выбирает,

Жестки; но только стихи у Луцилия жестки — как будто

60 Так он писал, чтобы только шесть стоп в стихе уместились,

Да чтобы двести стихов натощак, да столько же после

Ужина! Что ж, говорят, ведь писал же так Кассий Этрурец

Как река он стихами кипел и по смерти сожжен был

С кипой стихов: их одних на костер погребальный достало!

Я повторяю: Луцилий, конечно, и легче и глаже,

Чем наш поэт[77], изобретший стихи, неизвестные грекам;

Легче и глаже он был всей толпы стародавних поэтов.

Но ведь когда бы, по воле судьбы, он в наше жил время,

Много бы выключил он: все, что ниже нашел совершенства,

70 Ногти бы до крови грыз он, чтоб сделать свой стих совершенным.

Если ты хочешь достойное что написать, чтоб читатель

Несколько раз прочитал,— ты стиль оборачивай чаще[78]

И не желай удивленья толпы, а пиши для немногих.

Или ты пишешь для школьников? Нет, я другого желаю!

Нет, я желаю, чтоб всадник меня похвалил благородный!

Так вот плясунья Арбускула раз, как ее освистали,

Очень умно говорила, что, зрителей всех презирая,

Рукоплесканий она от одних благородных желала!

Пусть же Пантилий меня беспокоит, как клоп, пусть заочно

80 Будет царапать меня и Деметрий, пусть и безумец

Фанний[79] поносит при всех, за столом у Тигеллия сидя!

Только бы Плотий и Барий, и мой Меценат, и Вергилий,

Муж благородный Октавий, и Валгий[80] и Фуск одобряли!

Если бы оба и Виски хвалили — я был бы доволен!

Но, оставивши лесть, я могу справедливо причислить

К ним и тебя, Поллион, и Мессалу с достойнейшим братом,

Бибула, Сервия к ним и тебя, благороднейший Фурний[81].

Многих друзей просвещенных мне скромность назвать запрещает.

Их бы желал я хвалы; признаюсь, что мне было бы грустно,

90 Если б надежда меня в одобрении их обманула.

С вас же, Деметрий с Тигеллием, будет вниманья и школьниц!

Мальчик! Поди переписывать эту тетрадку с другими!

КНИГА ВТОРАЯ

САТИРА ПЕРВАЯ

Многие думают, будто излишне я в сатуре резок

Или что я выхожу из пределов; другим же, напротив,

Что ни пишу я, все кажется слабым. Такими стихами

Можно писать, говорят, стихов по тысяче в сутки!

Что же мне делать, Требатий[82], скажи!

Требатий

Оставаться в покое.

Гораций

То есть мне вовсе стихов не писать?

Требатий

Не писать!

Гораций

Пусть погибну,

Ежели это не лучшее! Но... без того мне не спится!

Требатий

Если кто хочет покрепче уснуть, то, вытертый маслом,

Трижды имеет чрез Тибр переплыть и на ночь желудок

10 Цельным вином всполоскать. Но если писать ты охотник,