Римская сатира

Также и Креза, кого справедливое слово Солона

Ясно заставило видеть конец своего долголетья.

Мария возраст чрезмерный явился причиной изгнанья,

Цепи, Минтурнских болот, из милости данного хлеба,

Что побежденный ему Карфаген уделял. Совершенней

Не было б дара природы земле и счастливому Риму,

280 Если бы он испустил свой дух, насыщенный славой,

Пленных толпой окружен, средь пышности воинской помпы,

Как триумфатор желая сойти с колесницы тевтонской.

Будто предвидя судьбу, лихорадку послала Кампанья

К благу Помпея; но верх одержали моленья народа,

Глас городов, — и Судьба Помпея, Фортуна столицы

Голову, что берегла, сняла с побежденного. Муки

Лентул такой избежал, Цетега предали казни

Без поруганья, и труп Катилины целым остался.

Видя Венеры алтарь, озабоченно матери молят

290 О красоте своих чад: о сынах они шепчут, о дочках

Громче гласят, доходя до смешного в обетах: «К чему же

Нас упрекать, если рада Латона красивой Диане?»

Ну, а Лукреция ставит запрет на желанье — не хуже,

Чем у нее, наружность иметь; и Виргиния хочет

Взять хоть бы Рутилы горб, поменявшися с ней красотою.

Сына красивого жалки родители: вечно трепещут,

Зная, как редко живут красота со стыдливостью вместе.

Пусть же семейство ему передаст благолепные нравы

Строгого рода, заветы хранящего древних сабинов;

300 Пусть благосклонной рукой природа дарит его щедро,

Пусть целомудренно лик его рдеет скромным румянцем, —

Разве что большее дать способна ребенку природа,

Всякого стража сильней и заботливей всякой заботы?

Мужем остаться нельзя: совратитель, в разврате бесстыжий,

Смеет в соблазны вводить и самих родителей даже;

Тверд их расчет на подарки. Жестокий тиранн в своем замке

Не оскоплял никогда безобразного юноши, даже

Сам император Нерон не крал кривоногого парня,

Или зобатого, или с горбом и с брюхом раздутым.

310 Вот упивайся теперь красотою сыновней, — опасность

Больше еще ожидает его: он станет известным

Прелюбодеем, он будет бояться расправы женатых,

В ревности злых, и судьба его будет несчастнее Марса,

В сети попавшего. Эта расправа иной раз бывает

Более жесткой, чем то допускают любые законы:

Тот убивает мечом, а этот плетьми засекает

В кровь; любодеям иным и ерша порой загоняют.

Эндимион твой, конечно, сначала любовником будет

Мужней жены, а потом, лишь Сервилия даст ему денег,

320 Живо сойдется с такой, кого вовсе не любит, и снимет

Он все уборы ее: отказать разве женщина может,

Тая от похоти? Будь то Оппия, будь то Катулла,

Будь и похуже, — всегда управляет женщиной похоть.

«Чистому чем же вредит красота?» — Ну, а пользу принес ли

Строгий зарок на любовь Гипполиту и Беллерофонту?

Вспыхнула Федра, когда с презрением ей отказали,

И Сфенебея не меньше ее запылала, — и обе

В дикую ярость пришли. Ибо больше всего свирепеет

Женщина, если стыд возбудит в ней ненависть. Что же

330 Ты посоветовать мог тому, кого хочет супруга

Цезаря взять в мужья? Он всех лучше, всех он красивей,

Родом патриций, — и вот влечется несчастный на гибель

Ради очей Мессалины[364]: она уж сидит в покрывале,

Будто невеста; в саду у всех на глазах постилают

Ложе тирийским бельем, по обряду в приданое будет

Выдан мильон, и придут и жрец и свидетели брака...

Думаешь, это секрет и доверено это немногим?

Хочет она по закону венчаться. Ну, что же тут делать?

В повиновенье откажешь — придется погибнуть до ночи;

340 На преступленье пойдешь — ты получишь отсрочку, покуда

Дело, известное всем, до ушей не достигнет владыки;

Он о позоре своем домашнем узнает последним.

Ну, а тем временем ты подчиняйся, раз столького стоят

Несколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим —

Нужно подставить под меч свою белую нежную шею.

«Значит, нельзя и желаний иметь?» — Если хочешь совета,

Лучше самим божествам предоставь на решение выбор,

Что подходяще для нас и полезно для нашего дела,

Ибо взамен удовольствий дадут нам полезное боги.

350 Мы ведь дороже богам, чем сами себе; увлекаясь

Неким порывом души или страстью слепой и могучей,

К браку стремимся, к потомству от жен; богам же известно,

Что это будут за жены и что это будут за дети.

Ежели просишь чего и святилищам жертвы приносишь

Ты — потроха, колбасу, что из белой свиньи приготовил, —

Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом.

Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью,

Что почитает за дар природы предел своей жизни,

Что в состоянье терпеть затрудненья какие угодно,—

360 Духа, не склонного к гневу, к различным страстям, с предпочтеньем

Тяжких работ Геркулеса, жестоких трудов — упоенью

Чувством любви, и едой, и подушками Сарданапала.

Я указую, что сам себе можешь ты дать; но, конечно,

Лишь добродетель дает нам дорогу к спокойствию жизни.

Нету богов у тебя, коль есть разум; мы сами, Фортуна,

Чтим тебя божеством, помещая в обители неба.

САТИРА ОДИННАДЦАТАЯ

Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим;

Ну а Рутил — дураком. А какой у толпы возбуждает

Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом и в бане,

На перекрестках, в театрах — повсюду молва о Рутиле.

Он, говорят, пока тело его и юно и крепко,

Чтобы оружье носить, пока кровь горяча и кипуча,