Римская сатира

Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна,

Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты.

Да и немало таких, кого часто у самого входа

10 К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими:

В жизни одна у них цель — поесть и попить повкуснее.

Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий,

Тот, кому пасть суждено, кто того и гляди разорится.

Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях:

Прихотям их никогда не послужат препятствием цены;

Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже.

Вовсе не так уже трудно найти себе средства к растрате, —

Блюда отдавши в залог иль поломанный бюст материнский,

Этак монет на четыреста сдобрить горшок свой обжорный;

20 Этим путем и доходят они до окрошки ланисты.

Разница есть среди тех, кто ест одинаково: роскошь

То для Рутила, что даст Вентидию славное имя

И возвеличит его состоянье. Презренья достоин

Тот, кто умеет сказать, насколько возвышенней Атлас

Ливии гор остальных, и при этом все же не видит,

Чем его тощий кошель не похож на сундук, что окован.

Древний завет «познайте себя» нам дан небесами:

Вот, заруби на носу, сохрани и в уме и на сердце,

В брак ли вступаешь, иль ищешь в сенате священном местечка;

30 Не добивается жалкий Терсит Ахиллеса доспехов, —

Сам Одиссей из-за них осрамился и стал смехотворным;

Хочешь ли ты защищать сомнительной ясности дело,

Или опасное, — сам рассуди и скажи себе, кто ты:

Сильный оратор иль ты, как Матон да Курций, — кликуша.

Меру свою надо знать, наблюдательным быть и в великом

Деле, и в малом, и даже когда покупаешь ты рыбу:

Ежели есть на гольца у тебя, — не тянись за барвеной;

Что за конец тебя ждет, когда истощатся карманы,

А аппетит вырастает, когда и отцовские деньги

40 И состоянье живот поглотил, куда все доходы

Канули, и серебро, и стада, и поля родовые?

Самым последним от этих господ уходит и перстень

Всадника: так Поллион подаяния просит без перстня.

Надо бояться не ранней могилы, не горькой кончины,

Нет: страшнее, чем смерть, для роскоши — нищая старость.

Путь большей частью таков: заемные деньги истратят

В Риме при заимодавцах, затем, когда остается

Самая малость уже и ссудивший деньги бледнеет,

Вместо изгнанья бегут все в Байи к устрицам жирным, —

50 Ибо от денежной биржи уйти теперь уже лучше,

Чем перебраться на холм Эсквилина из шумной Субуры.

У покидающих родину только и горя бывает,

Что, к сожалению, в цирк не пойдут в течение года;

Не покраснеют нисколько они, немногие только

Стыд сохранят осмеянья и бегства их из столицы.

Нынче ты, Персик, узнаешь, действительно ль я исполняю

В жизни, в обычаях, в деле все то, что считают прекрасным,

Или, как тайный кутила, при всех стручки восхваляю,

Повару их заказав, но шепчу на ушко я: «Пирожных!»

60 Раз уж ты обещал прийти ко мне в гости, я буду

Гостеприимным Эвандром? придешь ли ко мне Геркулесом,

Или Энвем, но так или иначе родственным небу:

К звездам восхи´щен[365] один был огнем, другой же — водами.

Блюда у нас каковы, не с рынка мясного, послушай:

Из Тибуртинских лугов будет прислан жирнейший козленок,

Самый нежный из стада всего, травы не щипавший,

Веток еще не обгладывал он на ракитнике низком,

В нем молока еще больше, чем крови. Вот горная спаржа:

Веретено отложив, ее старостиха собирала.

70 Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали)

Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный

С прошлого года таким, как он наливался на лозах;

Снгнии груши, Тарента (сирийские), в тех же корзинах

Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских,

И для тебя не вредны: после холода стала сухая

Осень, и в них уже нет опасности сока сырого.

Некогда это считалось роскошным обедом у наших

Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде

И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче

80 Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках,

Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне.

Вяленой спинку свиньи, на стропилах висевшую редких,

К праздничным дням сохранять в обычае некогда было

И, угощая родных, подавать в дни рождения сало

Вместе с мясом парным, коль оно оставалось от жертвы.

Прежде кой-кто из родных, уже трижды консулом бывший,

Военачальник былой, облеченный диктаторской властью

Некогда, шел пировать к такому столу спозаранку,

Заступ себе на плечо после горной работы закинув.

90 В годы, когда трепетали пред Фабием, твердым Катоном,

Скавром, Фабрицием все, когда предписаний суровых

Цензора строгого сам соправитель его опасался[366],

Делом серьезным тогда никто не считал и заботой

Думать о том, какова в Океане плывет черепаха

Для украшения лож достославных детям троянцев;

Медное в те времена изголовье скромной кровати[367]

Лишь головою осла в веночке украшено было,

Возле которой, резвясь, играли питомцы деревни.

Пища была такова ж, каковы и жилища и утварь;

100 И неотесанный воин, не знавший еще восхищенья

Перед искусствами греков, когда при дележке добычи

Взятого города в ней находил совершенной работы

Кубки, — ломал их, чтоб бляхами конь у него красовался,

Шлем же имел чеканный узор: волчицу, веленьем

Власти смиренную, двух Квиринов под сенью утеса,

С голой фигурою Марса: копьем и щитом угрожая,