— Единогласно и по сумме их дел сенат и народ римский призывают двух диктаторов одновременно, — торжественно произнес Корнелий Флавий. Электра опустила глаза и увидела — как не свою — руку, багряный рукав мундира, ладонь, лежащую на возвышении, среди мраморных листьев аканта. Рядом — узкую смуглую ладонь Гая Тарквиния.
Не закрывай глаза, сказала она себе. Не смей зажмуриваться.
Это не я. Это не со мной происходит.
В это время ожил чип. Вызов был от Люция.
«Электра, ты где?»
Опомнился, здравствуйте.
«Люций, что тебе. Я в Сенате, занята. Сейчас будут назначать магистра эквитум».
И выбора у нас особого нет. Не из кого выбирать. Ах, Люций, Люций.
«Электра, послушай, я здорово погорячился. Сам не знаю, что на меня нашло. Прилетай потом, а?»
«Я подумаю. Не хочешь подключиться к трансляции?»
«Да ну, что я там не видел».
Magister equitum — начальник конницы, древняя, древнейшая должность. Его назначает своим ближайшим заместителем новоизбранный диктатор. Люций соберет под свою руку все корабли и будет единственным флотоводцем Рима с неограниченными полномочиями. Если бы не гибель Леды Фуррии, эта должность могла бы достаться ей, из-за опыта и возраста. Много ее заслуги было в том, что Первый Космический в своем календарном вращении двигался по Малому кругу, вблизи Солнечной: адмирал, вышедшая из нелетных частей, помнила, на что способны соотечественники, и не оставляла Праматерь без присмотра. Непотопляемая стосорокалетняя — последние годы она уж не снимала легкую полуброню, берегла хрупкие кости — карга сменила за свою жизнь три корабля. «Кориолан» погиб без малого столетие назад, фурриевский «Плутон» кренговали на верфях Гекаты последние два десятка лет и все никак не могли довести его до ума, поговаривали о семейных интригах. Она вынужденно ходила на «Персефоне», флагмане Тарквиниев, а на жалобные просьбы Гая освободить дорогу молодым отвечала, что с мостика ее унесут только вперед ногами. Как в воду глядела. Ну, что теперь говорить.
Церемония обтекала ее тугим шумом, как вода обтекает ныряльщика, не рассчитавшего и погрузившегося сразу на несколько десятков метров. Стучало в ушах. Вот удивительные механизмы алгоритмов ткут новые кольца прямо прямо на их с Гаем руках, по мерке. Тускло-золотистый обод с надписью S.P.Q.R. и орел, широко раскинувший крылья. Никаких камней, ничего. Простая бронза.
Вот ее губы произносят слова клятвы.
Одобрительный взгляд дяди Корнелия. Продавил дуумвират, доволен. Встревоженный — тетки Аурелии. Наверное, до сих пор считает всю эту затею сомнительной.
Обрывки воспоминаний, как пригоршня гальки, она все погружалась и погружалась на глубину, туда, где от недостатка кислорода горят легкие, а уши болят от невыносимого давления.
Давления.
— Антоний, я этого не выдержу, сказала она тогда, в лесу, глядя вслед ушедшим Гаю и Конраду. — Какой из меня диктатор, какой дуумвират, нет, я не смогу. Я почти проиграла бой за Землю.
— Нет, ты выиграла, — рассеянно ответил ей Антоний, думая о чем-то своем. — Сейчас идет битва за сердца и умы. Иначе мы дрогнем, рассыплемся. Ты что же, не видела себя в моем прекрасном рекламном ролике?
— Ну когда? Времени не было.
— А ты потом посмотри. Ты выиграла их всех. А уж они выиграют бой за наши территории. И за Землю.
— Ты прекрасный романтик. Циничный.
— Я просто верю в свою Семью.
«Разнос Луны впечатляет. Я четыре раза пересмотрел. Завидую, что сам этого не сделал», — снова Люций. Ожил, стало быть, и соскучился.
«Что скажешь о бое за Землю?» Она бездумно преклонила колено, поднялась по трем квадратным мраморным ступенькам к ожидавшему ее на вершине постамента Гаю. Какая неудобная лестница. В древности сенаторы отпустили бы теперь своих ликторов и передали их под командование диктаторам, но никаких ликторов давно уже в помине не было, только беспредельная власть алгоритмов.
Я могу отменить любое решение алгоритмов, любое. Личным приказом. Мне ничего за это не будет. Никто не сможет мне помешать. И приказать тоже могу что угодно. Во имя сената и римского народа. Отключить климатические установки в северных зонах. Уронить на планету кольцо энергогенераторов. Арестовать или расстрелять любого, кого сочту нужным. До окончания войны и снятия диктаторских полномочий никто ничего не сможет мне сделать.
Ее затрясло. Заколотило.
Взволнованные лица, требовательные взгляды. Нет, эти люди не боялись ее временного всесилия. Гражданский долг вбит в каждого из нас с детства. С младенчества. Это социальный инстинкт. Отчего я вообще обдумываю подобное?
В чипе длилось долгое молчание.
«Я посмотрел логи, это ведь ты сама во время боя с эриниями развернула „Кронос“ и „Фемиду“? Перегрузки были значительно выше мощности гравипоглотителей. Часть команды в лазаретах, почему ты решила применить такой маневр?»
В большом зале под темно-синим куполом с золотыми звездами было необыкновенно тихо. Что осталось? Еще раз преклонить колено и теперь уж поцеловать край пурпурного знамени с золотыми буквами.